Надежды не оправдались. В доме №4261 по улице Чакобуко не было жильцов с фамилией Эйхман. Герману сказали, что там живет какой-то «австрияк». А так как наш приятель Лотар был человеком поспешных суждений и увлекся миссией следователя, то он решил, что австриец и есть Эйхман.
В конце концов, Герман был слепой, он не мог составлять мнение о людях на основании личных наблюдений. Если бы он сообщил нам, что Шмидт и есть Эйхман, то мы проверили бы эту версию, и, установив, что Франсиско не живет в доме на улице Чакобуко и не может быть Эйхманом, занялись бы жильцами. Но Герман выдавал свою версию за факт, подкрепляя ее теми соображениями, что Шмидт прибыл в Аргентину на подлодке после окончания войны и что у Эйхмана благодаря пластической операции теперь иная внешность.
Не исключаю, что он верил в свои домыслы. Но когда Герману стало ясно, что он запутался, ему не хватило мужества признаться в этом, и он попросил дать ему возможность проследить за Эйхманом с того дня, как тот ступил на аргентинскую землю.
Легкомыслие Германа подорвало доверие к фактам, которые он же и сообщил, и теперь мы вернулись к исходной точке поиска.
Имя Клемент фигурировало в обеих версиях – старой и новой. Сопоставив сообщения, я был склонен верить, что Эйхман живет в доме на улице Чакобуко под именем Клемента. И чем больше я вчитывался в отчеты о биографии этого человека, тем больше убеждался, что он и есть Эйхман. Мне казалось маловероятным, что Вера Эйхман вышла замуж за другого немца, который тоже был вынужден скрывать свое прошлое и поэтому взял имя Клемента.
Но теперь больше волновало другое: живут ли еще Клементы на улице Чакобуко? Ведь с того дня, когда дочь Германа познакомилась с Ником Эйхманом, прошло уже два года!
Предстояло найти в Аргентине семью Клемент и убедиться, что Рикардо – это Эйхман. А так как есть небольшая вероятность, что Вера Либель-Эйхман вышла замуж за другого военного преступника, то мы должны еще раз проверить, насколько чувствительны семьи Эйхман и Либель к тайне пребывания этой дамы и ее детей. Если Вера вышла замуж за кого-то, кто носит фамилию Клемент, то у ее родственников нет причин скрывать, где она живет. Если же Клемент – это Эйхман, оба семейства будут остерегаться говорить, где Вера.
Я начал прикидывать, кого направить для проверки. Нужен был хладнокровный и основательный работник с высоким положением, самостоятельный в своих действиях. Я остановил выбор на следователе Иосефе Кенете, уроженце Германии, кибуцнике в прошлом. Он получил опыт ведения допросов пленных немцев, когда служил в британской армии во время войны. Не было сомнений, что Кенет добудет исчерпывающую информацию.
Я обратился к начальнику Кенета – Хаги – с просьбой помочь мне. Еще задолго до того, как я получил первую информацию об Эйхмане, Хаги был убежден, что мы должны выследить и поймать двух военных преступников, повинных в гибели миллионов евреев: доктора Иозефа Менгеле, главного врача концлагеря Освенцим, и Адольфа Эйхмана.
Хаги сидел в Освенциме, чудом выжил, он знал обо всем, что касалось деятельности Эйхмана в Венгрии, откуда сам был родом.
Хаги рассказал мне в подробностях, что такое Освенцим. Ему был двадцать один год, когда началась вторая мировая война. В то время он учился в Париже, собираясь стать техником по машинам, но на летние каникулы вернулся домой в Сегед, в Трансильванию. Область, где жил Хаги, до войны входила в состав Румынии, но летом 1940 года была передана Венгрии. С того времени семью Хаги преследовали и притесняли, как и всех других евреев этой страны. Отец Хаги был промышленником и коммерсантом с солидным положением, истинным сионистом. Видимо, состояние семьи вызывало зависть новых правителей. Сначала они призвали в еврейские рабочие полки старшего, а затем и младшего сына старого Хаги. Призвали и бывшего парижанина, но он сумел открутиться от принудительного труда и, не решаясь жить в отцовском доме, перебрался в Будапешт, куда перетащил и младшего брата.
Хаги навестил родителей, чтобы присутствовать на церемонии обрезания племянника. 19 марта 1944 года он вернулся уже в фашистский Будапешт: накануне Германия оккупировала Венгрию.
Пришлось бежать из города – на этот раз с поддельными документами, но вскоре Хаги арестовали и погнали на рытье противотанковых рвов. Когда он вернулся в Сегед, то узнал, что все евреи в гетто, кроме небольшой группы, в том числе его отца и обеих сестер. Этих людей немцы держали под арестом в синагоге. В гетто Хаги нашел свою невестку, жену старшего брата, с младенцем и младшего брата – Шимона.
Ранним утром 15 мая венгры-полицейские разбудили узников гетто и приказали собраться в дорогу: приближается Красная Армия, и всех эвакуируют в глубь страны.
Евреи Сегеда были наивны. Они не знали, что уже несколько лет подряд немцы уничтожают евреев Европы. Они ничего не слышали об Освенциме, им никто не говорил, что евреев свозят со всех концов Европы в этот лагерь и отправляют в газовые камеры.
«Эвакуация» длилась три дня и три ночи. Везли людей в вагонах для скота по восемьдесят человек в каждом. Когда эшелон наконец остановился, пассажиры увидели гигантский концлагерь. Им приказали сойти на перрон без всякого багажа, построили в колонны. Хаги и его брат шли рядом с невесткой, несшей младенца на руках. Была ночь, прожекторы высвечивали жуткую картину. Наконец подошли к платформе, на которой за столом восседал офицер СС и тростью указывал, кому из привезенных куда: одним – направо, другим – налево. Рядом с офицером стояли унтера и солдаты с собаками. Недалеко от платформы странные люди в полосатой одежде перенимали колонны, направляя их к воротам забора из колючей проволоки. Не успев еще понять, что значит эта процедура, Хаги и его брат были отделены от невестки: ее и младенца направили влево, а их – вправо.
Мужчины прошли еще около двухсот шагов и попали в здание. Им приказали раздеться и пройти через душевую. После мытья холодной водой они прошли в какой-то коридор, где на полу высилась гора полосатых брюк и курток. Потом парикмахеры выстригли у них полосу от лба до затылка, пройдясь по середине головы машинкой. Из душевой их вывели на площадь, где заставили простоять на ветру несколько часов. Когда рассвело, они увидели, что вся окрестность, насколько охватывает глаз, застроена бараками. С крыши одного из бараков спрыгнул парень и сказал что-то на польском языке. Видя, что они не понимают, перешел на идиш:
– Откуда вы?
– Из Венгрии.
– Выходит, настал и ваш черед.
– А где мы?
– В Освенциме. В самом большом лагере уничтожения.
– Что значит в лагере уничтожения?
– Эх, вы! Тут убивают стариков и детей сразу, что называется, с вагонов. А вы сперва поработаете, а потом и вас отправят на тот свет.
– Убивают? Где убивают?!
– А вот там.
Парень показал рукой на трубы, из которых как бы нехотя вытекал жирный дым.
– Убивают газами, а потом сжигают.
Венгры не верили.
– Поживете пару дней, узнаете еще больше!
Парень отошел от колонны и вернулся чинить крышу.
Спустя полчаса явился некто в полосатом и сказал, что он говорит по-венгерски и будет их капо. Он подтвердил слова того парня и добавил:
– Вас привезли, чтобы уничтожить. Но проклятым немцам еще нужны рабочие руки. Потому и дали вам отсрочку. Пока что они «газуют» ваших братьев и родителей, да малых детей. Знайте, все правила человеческого поведения здесь не стоят ни гроша. И прямо объяснил: «Я стал капо затем, чтобы продлить себе жизнь».