— Раньше я стояла с парнем. А сейчас одна.
— А что случилось с парнем? — не отрываясь от блокнота, поинтересовался Огурцов.
— Я его бросила. Он меня предал.
— Как это — предал? — Огурцов наморщил культуристский лоб.
— А так. Один раз иду по парку на тренировку, а он с другой девушкой под деревом стоит. И обнимается.
— А ты что? — заволновался Огурцов.
— А я подхожу и по челюсти ему — бац!
— Клево! А он что?
— А он упал. И уполз. Вместе с девушкой.
Огурцов возмущенно замолчал, задвигал кулаками и челюстью.
— Ты это, ты мне его покажи. Я с ним по понятиям поговорю. Он у меня поползает.
— Спасибо, — улыбнулась Лена, — я уж как-нибудь сама.
— А это тот! — осенило Огурцова: — Который по телеку был. Вот гад.
— Красивый, правда?
— Да так, — хмыкнул Огуцов, — не особо.
— А знаешь, — неожиданно продолжил он,— давай с тобой вместе после тренировки под деревом стоять будем!
Лена серьезно посмотрела на Огурцова:
— Но я не буду тебя любить. Я все еще люблю того парня.
— Да я понял, — засмущался Огурцов. — Я тоже люблю одну... Но я хотел бы с тобой это... Дружить! Тренироваться вот.
— О'кей! — Лена протянула мускулистую руку. А любишь ты, наверное, Машу?
Маша к этому времени уже прошла мимо и теперь стояла рядом с кофеваркой — наливала кипяток. Делала вид, что ничем, кроме кипятка, не интересуется.
— Ее, — признался Огурцов.
— Ну, так и иди к ней!
Огурцов подумал, посомневался.
— Нет, не могу. Она меня уже отфутболила пару раз. Я лучше подожду.
Лена укоризненно покачала головой.
— Папка меня отругает, — улыбнулась рыжая Люся, наблюдая за Бешеным. Тот кричал что-то в телефонную трубку.
— За то, что много наговорили? — предположил Шура.
Люся кивнула и написала что-то на бумажке:
— Но ты не подумай, он не жадный. Просто он привык считать деньги. Хотя меня не заставляет. Я вообще считать не умею! У меня с первого класса по математике тройка. Но папка не ругается. Он говорит: «Главное, чтобы ты знала, что тебе надо в жизни, а считать научишься». Папка у меня хороший. На нем одном вся фирма и домашнее хозяйство. Мамы у нас нет. Он один меня воспитал. Тогда еще у него даже на батон денег не было.
Рыжая отдала Шуре бумажку. Тот развернул, стал что-то писать в ответ:
— Тогда твой отец — просто герой. Меня тоже одна няня воспитала. Родители все время в командировках — журналисты. Дома бывают редко, но я — не в обиде. Пусть утверждаются.
Поэт передал бумажку Люсе.
— И папка все время на работе. Иногда до утра. А знаешь, одной быть дома даже неплохо.
Люся передала бумажку Шуре.
— Согласен. Неплохо. Предлагаю дружить домами. То есть приходить друг к другу в гости, если будет грустно.
Бумажка перешла к Люсе.
— Идет. Ты папке понравишься.
И так они еще долго болтали и все такое. А бумажки... Это были не любовные письма, как предполагала Маша. Это была их новая игра. Поэтическая. В рифмы. Стук-звук. Конь-ладонь. Глыба-рыба.
Анна Ивановна думала о журналисте Джоне. Ее никто так крепко не обнимал. И таких глаз не было ни у кого. Даже у Борис Борисыча. Даже у актера Ярмольника. Джон! А как он прыгал! Смелый. И хороший. Никто так не обнимал. Никто.
— Анна Ивановна, бутерброды, — толстая Оля Быкова протянула поднос с обедом в лице бутербродов, печенья, конфет и сока в пакетиках.
— Спасибо вам, Анна Ивановна! — с чувством сказала Оля. — Вы настоящий педагог и хорошая актриса.
— О чем это ты? — Анна Ивановна недоуменно посмотрела на Олю, потом вспомнила недавний эпизод с таблетками и вдохновенно произнесла: — Вам спасибо, ребята. Но лучше дальше без самодеятельности. Мы же отличный хор. Ну иди, Оленька, тебя ребята ждут.
Анна Ивановна взяла еду, поблагодарила Быкову лично и снова замечталась.
— Давай я разнесу! — Миша сделал взрослое лицо и взял у Оли поднос. — Иди отдохни.
Оля подумала, что она — самая счастливая. И пошла отдыхать. И писать в дневник разные приятные мысли о Мише.
Клюшкин натаскивал собаку Пургу. После серии упражнений Пурга приносила не только бумажки и старые бутерброды. Она приносила чужие вещи, запасные автобусные колеса и прочие мелочи. Таскание предметов доставляло ей неописуемую радость. И вскоре весь автобус пользовался услугами суперсобаки. Но только для Толяна Пурга выполняла невозможное — носила сигаретные «бычки». Собаки, как известно, умнее людей и поэтому к курению относятся резко отрицательно. То есть курение они отрицают во всех проявлениях — в виде дыма, в виде зажигалок и сигарет. А Пурга переступала через природную мудрость всеми четырьмя лапами и, морщась, воровала, оставшиеся после Бешеного окурки. Никому другому, кроме Клюшкина, не удалось добиться таких высот в дрессуре.