Лицо юноши выразило удивление.
— Ничего не пойму. Капабланка отказался от выигрывающего хода. Неужели не нашел?
Нет, чемпион мира хорошо разобрался в том, что происходит на доске, и Со свойственной ему интуицией отыскал способ избежать опасных осложнений. Если бы он сделал ход конем, замеченный зрителями, его противник ответил бы маленьким, незаметным передвижением ладьи, всего чуть-чуть, на одну лишь клеточку. Но этот маленький ход вызвал бы большие последствия — положение чемпиона мира могло сразу пошатнуться.
Несколько раз пересчитывал Капабланка сложные варианты и с каждой минутой все больше убеждался: выигрыша нет. Замысел Алехина основывался на тончайшем учете малейших возможностей, план защиты был глубоко продуман. Выигрыша не было, наоборот, белым самим нужно играть осторожнее, иначе они могли оказаться в опасности.
Нелегко переходить от сознания, что партия легко выиграна, к признанию того факта, что самому нужно спасаться. Да еще в партии, где была применена новинка, специально подготовленная к данной встрече.
Убедившись, что взятие центральной пешки конем не проходит, Капабланка забрал ее ладьей. Ферзь Алехина выбрался из опасной зоны и вернулся в собственный лагерь. Худшее было позади, черные могли теперь спокойно смотреть в будущее. Еще несколько ходов, и игра полностью уравнялась. Капабланке ничего не оставалось, как согласиться на вечный шах. Девятая встреча кончилась миром, перевес Капабланки в счете остался тем же — одно очко.
Пережив тяжелые минуты, Надежда Семеновна едва успокоилась. Паулино непрерывно сообщал ей, что дела доктора Алехина все более улучшаются, и, наконец, принес сверху радостную весть о ничьей. Еще через несколько минут на лестнице появился Александр, в его уставших глазах светился радостный блеск.
«Как в дни побед», — подумала Надежда Семеновна. И действительно, разве ничья в этой партии не была победой? «Ох, как намучился, бедный, переволновался, — пожалела она мужа. — Да еще эта болезнь…»
И тут же вспомнила чей-то совет Александру — переменить прическу. Действительно, откинутые назад волосы заметно старили его лицо.
— Добрый вечер, герр доктор, — приветствовал хозяина только что пришедший с Земишем маленький юркий мастер Ауес. — Мы принесли вам двенадцатую партию матча. Только что получена из Буэнос-Айреса. И как, вы думаете, она закончилась?
— Пожалуй, не ошибусь, если скажу: проиграл Капабланка, — ответил Ласкер.
— Вы правы: он действительно проиграл. И как проиграл! — подтвердил Ауес, протягивая хозяину вечернюю берлинскую газету.
Ласкер повернул выключатель и осветил кабинет ровным светом большой люстры. Во всю длину стены в кабинете стоял огромный темно-коричневый книжный шкаф. Тонкая отделка, величественная простота линий и размеренная пропорция частей делали его настоящим художественным произведением.
— Этот шкаф принадлежал когда-то Гёте, — улыбаясь, сообщал обычно Ласкер своим гостям, и те не могли понять: говорил ли он правду или шутил.
У самого окна, закрытого темно-зелеными занавесками, помещался коричневый, в тон шкафу, письменный стол. В уголках и углублениях его резьбы виднелась зелень плесени — не то дань времени, не то хитрость краснодеревщика. На столе высокая, как гриб, лампа, забавные памятные безделушки, бюсты Юлия Цезаря и Бонапарта — любимцев хозяина. На бесчисленных бумагах с какими-то значками и математическими формулами маленькие кучки сигарного пепла.
Несколько минут, пока хозяин ушел распорядиться насчет кофе, Ауес и Земиш — человек с худым, изможденным лицом — с любопытством рассматривали реликвии славы, накопленные Ласкером за двадцать шесть лет своего чемпионства. На маленьком столике невдалеке от окна лежали вырезки из газет всего мира, адреса, дипломы, многочисленные фотографии и карикатуры. На них — автографы величайших шахматистов, философов, математиков; долг внимания и уважения знаменитому чемпиону отдавали крупнейшие писатели, художники, артисты.
Еще одна коллекция восхищала посетителя, впервые входившего в кабинет в Шенбурге, на Ашаффенбургерштрассе: за стеклами шкафа выставлены многочисленные разноцветные флажки. Это вымпелы клубов, где выступал Ласкер, и всевозможные значки. Искусно разрисованные прямоугольные вымпелы перемежались с треугольными, квадратными, круглыми. Тут же висела студенческая шапочка, напоминая о днях молодости хозяина.
— Вы все еще интересуетесь шахматами? — заметил Ауес хозяину, когда тот вернулся в кабинет. — Бильгера читаете?
На углу столика лежала раскрытой огромная толстая книга — справочник по теории шахматных начал.