Часа через три закончились почти все партии. Двое бойцов у меня выиграли, четыре партии) кончились ничьей. Дольше всех держался Пенкин. Как организатор, он куда-то часто отлучался и пропускал ходы, к тому же, хотя он сам играл и не очень сильно, вокруг него было больше всего консультантов. Мои дела в этой партии сложились неважно — проходная пешка черных достигла уже предпоследнего ряда и грозила стать ферзем.
— Сдавайтесь, гроссмейстер! — радостно предложил мне ефрейтор.
К вечеру я уже немного отошел, забыв про свои дневные невзгоды. Дружная семья бойцов относилась ко мне с искренней простотой и такой заботой и предупредительностью, что к концу сеанса я уже весело шутил со своими противниками и ничуть не сокрушался, что приехал сюда. Подумаешь! В конце концов потеря времени небольшая, а отвлечение от занятий полезно.
В безвыходном, казалось бы, положении против Пенкина я неожиданно нашел хитрейший маневр: мой конь с шахами промчался через всю доску и в последний момент уничтожил грозную пешку противника. Сдаваться пришлось Пенкину.
— Я ж вам говорил, он мастер управлять конем! — радостно объявил своим коллегам ефрейтор, ничуть не расстроенный поражением. — Ишь, как скакал!
Поздно вечером четверо бойцов провожали меня на станцию. На сей раз мы ехали в открытой машине. Земля, накаленная за день, еще не успела остыть, и воздух, ударявший в лицо, был теплым и мягким. Сильные автомобильные фары ярко освещали дорогу, тени деревьев по сторонам казались сказочными и таинственными. Непрошеные гости, мы грубо нарушали тишину и покой ночного леса: то в желтую полосу луча попадался притаившийся в кустах заяц, то разбуженная птица, трепеща крыльями, спешила спрятаться в темноту.
На платформе перед приходом пригородного поезда я заметил, как Пенкин отзывает по очереди своих товарищей в сторону, и до меня донеслись его приглушенные вопросы:
— А может быть, неудобно? Не обидится?
В последнюю минуту перед расставанием он сунул мне в руку какой-то сверток и сказал:
— Это от ребят. Только не обижайтесь. Спасибо, что приехали.
В полутемном вагоне я рассмотрел подарок. К желтой полированной доске был прикреплен барельеф головы коня. Резьба по дереву была мастерской: волнистая грива, раздувающиеся ноздри, горящие глаза. Все это было покрыто черным лаком и бросало отблески от фонарей, проносившихся в окнах вагона. Я вспомнил, что видал точно такие же барельефы в палатках лучших бойцов. Внизу, под фигуркой коня, вырезаны слова: «Отличнику кавалерийской подготовки». На моем, кроме того, тушью написано: «На память о встрече».
Так в этот полный приключений день я неожиданно получил звание отличника верховой езды. И теперь меня часто беспокоит мысль: нужно ведь как-то оправдать оказанное доверие. И я твердо решил еще раз сесть на лошадь. Куда ни шло! Будь что будет!
«СИНКВЕНТО»
В детстве я мечтал увидеть миллионера. Он рисовался мне то стройным благородным красавцем, то маленьким хитрым мужичком, всегда готовым выкинуть какой-нибудь презабавный фортель. Первое шло от графа Монте-Кристо с его поступками во имя добра и справедливости, второе — от рассказов матери.
— Как сейчас помню, я еще девчонкой была, — начинала обычно мать, забыв, что мы уже раз двадцать слышали ее рассказ. — Иду это я по улице, снег валит мокрый-премокрый. Слышу, сзади догоняет меня пролетка, оборачиваюсь, а в ней мужик бородатый, в стельку пьяненький. «Стой! — кричит мне. — Поди сюда!» Подхожу, перепугалась, дрожу вся. «Тебя как звать?» — «Анюта». — «Вот что, Анюта: на тебе кошелек, иди по улице, раздавай всем по пятиалтынному. Раздашь, завтра приходи ко мне я тебе еще денег дам. Поняла?» — «Поняла», — отвечаю, а сама как кленовый лист дрожу. Отдал кошелек. «Гони! — кричит кучеру и, когда уже тот тронулся, спрашивает: — А куда приходить-то, знаешь?» — «Не знаю». — «Ну и дура! Я Ваныкин, купец Ваныкин». И умчался.
Стою это я, перепугалась, шага ступить не могу. Раздавать или нет? И денег жалко, и боюсь — вдруг увидит, догонит. Думала, думала и решила: пойду домой. А мать моя и говорит: «Так он и даст тебе денег, держи карман шире! Это ему, пьяному, море по колено, а завтра трезвый жадюга жадюгой будет!» Так и не раздали мы денег, хоть сами в сытости две недели пожили.
И от других я наслышался о чудачествах тульского миллионера. Как-то увел он всех извозчиков от Большого театра в Москве. Важные господа вышли из театра — извозчиков-то нет! Пусть знают купца Ваныкина! В другой раз скупил все билеты и один сидел в пустом зале оперетты. Много куролесил богатый туляк, но дорого обошлись ему забавы. Однажды пьяный уснул на улице и обморозил обе ноги. Пышно хоронил он свои ампутированные ноги.