— Давайте лучше поужинаем у меня, — предложил он.
— Но мы должны передать икру Иса-заде, — сказал Пауль, показывая маленькую стеклянную баночку пастеризованной икры.
— Вот еще! У него хватит денег, может купить в магазине, — решительно запротестовал Мигуэль. — Лучше мы ее сами съедим. С аргентинским вином русская икра будет очень хорошо. Фантастико!
И он прищелкнул пальцами возле уголка рта, будто закручивал несуществующий ус. Этот жест у аргентинцев означает выражение высшего восхищения.
Пришлось уступить хозяину — все-таки Мигуэль был нам значительно ближе. А потом, если икра есть в магазинах Буэнос-Айреса, то миллионер-то уж может ее купить, как бы дорого она ни стоила. И Пауль решительно поставил баночку на стол.
Через полчаса все было кончено. Мы с удовольствием съели икру; раздавая ее аргентинским друзьям, мы сами не пробовали икры уже два месяца. Приятное вино заметно кружило голову. Мигуэль завел какую-то жалобную музыку, и мне стало вдруг грустно. Захотелось домой. Мне показалось, что я уже долгие годы нахожусь в отъезде. И уж совсем не хотелось больше видеть миллионеров с их вечным расчетом, скаредностью, погоней за прибылью. Моя детская мечта оказалась пустой. Скучные люди эти миллионеры!
МАРАБУ
(Необычайное происшествие)
В дождливый апрельский вечер по Гоголевскому бульвару в Москве шел высокий худой человек. Был он в ботах, в черной изрядно поношенной шляпе и старинного покроя касторовом пальто. Шел он не спеша, около каждого здания останавливался, внимательно рассматривал вывески и сверял номер дома с зажатой в руке запиской. Найдя, наконец, дом, который ему был нужен, он постоял немного у входа, как бы собираясь с духом, затем решительно потянул большую ручку двери. С трудом справившись с двумя дверными створками, пришелец попал в ярко освещенный вестибюль. Осмотревшись, он долго вытирал боты о коврик, уже изрядно взмокший, затем величественным движением сбросил на руки гардеробщика пальто. Было что-то особое, внушительное в этом человеке. Ни гардеробщик, ни отступивший в сторону контролер даже не спросили у него пропуска.
— Если не ошибаюсь, это шахматное кафе? — обратился он к контролеру.
— Нет… Это Центральный шахматный клуб, — смутившись, ответил тот.
Когда гость снял пальто, служащие переглянулись в изумлении — настолько необычен был его вид. Странный, очень странный пиджак был заметно ему велик; из большого воротника пелериной, словно птенец из гнезда, высовывались длинная шея и плоская голова с огромным носом.
Миновав просторную лестницу со старинной лепкой на потолке и стенах, гость попал в маленькую приемную, где на стенде красовались портреты восьми чемпионов мира, а в просторном шкафу были выставлены многочисленные трофеи и призы. Гость надолго прилип к стеклам шкафа, разглядывая большой золотой кубок — приз сильнейшей команде мира. Голова его склонилась набок от удовольствия.
В одном из простенков соседней комнаты сквозь открытую дверь он увидел большой портрет Чигорина. При взгляде на него в глазах гостя загорелся радостный свет, как при встрече со старым знакомым. Потом он перешел в увешанный картинами зал, освещенный огромными люстрами. Тут было пусто, только вдоль стен стояли полированные шахматные столики. Посетитель вышел в кулуары, и глаза его вновь заблестели: он нашел, наконец, то, что ему было нужно.
За шахматным столиком в глубокой задумчивости сидели два старичка. Молча и отрешенно глядели они на белые и черные деревянные фигурки, изредка осторожно передвигая одну из них на соседнюю клеточку. Пришелец на цыпочках, чтобы не мешать играющим, подошел к столику и осторожно присел на стул. Тотчас его большой нос начал медленно приближаться к шахматным фигуркам и вскоре повис посредине доски, как раз между двумя лагерями белых и черных армий. Увлеченные борьбой старички даже не заметили его прихода, и вскоре все трое застыли в молчаливой неподвижности.
Так прошло более часа. Партнеры закончили партию и, поменявшись цветами фигур, начали новую. Все это время наш гость просидел молча. Его голова с длинным носом, нелепая шея, торчащая из огромного воротника-пелерины, напоминали голову какой-то странной сумрачной птицы. Не мигая, смотрел он на черные и белые фигурки, провожая взором их передвижение.
Но вот он пошевелился, повернул плоскую голову, сунул руку в карман пиджака и вынул почерневший от времени портсигар. Раскрыв его, достал коричневыми от табака пальцами папиросу, зажал конец ее сморщенными губами и поднес зажженную спичку. Все это он проделал очень ловко; затем нос его вновь повис над доской. Теперь лишь густые клубы дыма над головой свидетельствовали о том, что он еще не уснул.