– Софи! – кричу я. – Время истекло!
Она, запыхавшись, сбегает с лестницы.
– У мамы нет…
– Надевай пальто, – командую я. – Пойдем в школу.
Софи еще достаточно маленькая, чтобы эта новость ее не обрадовала. Она убегает в прихожую, Делия опасливо выглядывает в окно.
– А этих шакалов ты, должно быть, не заметил?
Я пытаюсь не думать о том, что скажет Делия, когда увидит завтрашний выпуск газеты.
– Заметил, – как можно легкомысленнее отвечаю я. – Но я же один из них. А своих собратьев мы не едим.
– Я не хочу выходить из дома…
– Но ты должна выйти!
Сейчас Делии меньше всего нужно сидеть взаперти и ждать телефонного звонка, размышляя, почему ее мать молчит. Ни одна причина не утолит ее многолетней тоски.
Софи подбегает ко мне, и я, присев на корточки, помогаю ей застегнуть куртку.
– Отвезем ее в школу, – говорю я Делии, – а оттуда отправимся прямиком в тюрьму.
Сегодня утром меня вызвала в редакцию «Газеты Нью-Гэмпшира» мой главный редактор – женщина по имени Мардж Джераги, женщина, курящая кубинские сигары и упорно называющая меня полным именем (которое совершенно кошмарно звучит).
– Фицвильям, – сказала она, – присаживайся.
Я опускаюсь в дряхлое кресло напротив ее стола. Офис «Газеты Нью-Гэмпшира» выглядит именно так, как и должен выглядеть офис издания, которое можно в буквальном смысле прочесть от корки до корки во время визита в уборную: обшарпанные серые стены, флуоресцентные лампы, подержанная мебель. У нас есть приличная приемная и один божеский конференц-зал, куда раз в год для интервью спускается с небес губернатор штата. Неудивительно, что большинство наших репортеров предпочитает работать на дому.
– Фицвильям, – повторила Мардж, – я бы хотела поговорить с тобой об этом похищении.
На столе лежит вчерашний номер, открытый на моей статье; полоса всего лишь вторая, потому как в Нашуа кто-то убил человека и покончил с собой.
– А конкретнее?
– В твоем материале кое-чего недостает.
Я удивленно вскидываю бровь.
– Все вроде бы на месте. Все факты, историческая справка, прямая речь подсудимого. Если вы хотите, чтобы судебное слушание выглядело сексуально, смотрите сериалы.
– Я не критикую твое мастерство, Фицвильям. Я критикую твое усердие. – Она выпустила кольцо дыма прямо мне в лицо. – Ты не задумывался, почему я сняла с тебя «Очевидное-невероятное» и назначила эту историю?
– Из человеколюбия?
– Нет. Потому, что у тебя были все возможности написать потрясающий репортаж. Ты вырос в Векстоне. Возможно, ваши пути даже пересекались – в церкви, на школьном выпускном вечере или где-то еще. Ты можешь внести в эту историю личностный момент… даже если придется присочинить. Мне не нужно это юридическое дерьмо. Мне нужна семейная драма.
Интересно, что сказала бы Мардж, узнай она, что я вырос не просто в Векстоне, а и на одной улице с Эндрю Хопкинсом? Что, называй это драмой или как-то иначе, Делия – член моей семьи. Едва ли она поняла бы, что близкое знание темы порой мешает журналисту. Что порой оно застит взгляд.
Но в этот момент Мардж взяла конверт.
– Это билет с открытой датой, – пояснила она. – Полетишь за этим мужиком в Аризону и раздобудешь эксклюзивный репортаж.
Тут-то я и поддался. В конце концов, у меня никогда не получалось удалиться от Делии Хопкинс на достаточное расстояние. Как я ни старался. Можно расплющить стрелки компаса, но они все равно скреплены воедино, можно развернуть их в противоположные стороны – но они все равно потянутся к полюсам. Если Эндрю экстрадируют в Аризону и Делия последует за ним, я все равно окажусь там рано или поздно. Так пускай «Газета Нью-Гэмпшира» хотя бы оплатит дорогу.
Я выхватил конверт из рук Мардж. А как объяснить Делии, что я должен представить ее трагедию на людской суд, я подумаю позже. Я позже подумаю, как объяснить начальнице, что Делия для меня – никакая не «история», а исключительно счастливый конец.
Мы с Делией провожаем Софи до самого класса, потому что она опоздала, а учительница – новенькая, поставленная на замену той, которая ушла в декрет. Я вешаю пальтишко Софи на крючок у домика для игр и выуживаю из рюкзака коробку с ланчем. Учительница, по габаритам, если не по возрасту, годящаяся Софи в одноклассницы, присаживается на корточки и восклицает:
– Софи! Какая радость, что ты все же смогла составить нам компанию!
– У нас перед домом много журналистов, – заявляет Софи.
Губы учительницы, растянутые в улыбке, даже не вздрагивают.
– Вот это да! Хочешь быть сегодня в группе с Микайлой и Райаном?
Когда Софи убегает, захваченная новыми событиями, учительница отводит нас в сторону.
– Мисс Хопкинс, мы читали о суде над вашим отцом. Мы все переживаем за вас и хотели бы узнать, можем ли быть чем-то полезны…
– Просто постарайтесь отвлечь Софи, – деревянным голосом отвечает Делия. – Она толком не понимает, что происходит с моим отцом.
– Разумеется, – соглашается учительница, искоса поглядывая на меня. – Девочке повезло, что рядом с ней такие заботливые родители.
Она слишком поздно понимает, что в сложившихся обстоятельствах это было не самым уместным комментарием. Густо покраснев, она выслушивает наше сбивчивое объяснение, что я Софи не отец, и багрянец у нее на щеках становится еще ярче.
Признаюсь честно, порой я жалел, что это так. К примеру, когда Делия положила мою руку себе на живот, чтобы я почувствовал, как Софи брыкается. Я тогда подумал, что это я должен был зачать дитя вместе с ней. Но на каждый раз, когда я подростком лежал в кровати и мечтал стать Эриком, чтобы безнаказанно трогать ее когда угодно, или принюхивался к подушке, на которой она лежала, готовясь к контрольной по «Гамлету», или чувствовал, как учащается пульс, если мы, поглаживая Грету в благодарность за удачную находку, соприкасались руками, – на каждый такой раз приходились тысячи моментов, которые мне не принадлежали.
Бедная учительница уже до того запуталась в сетях своего смущения, что взлететь не сможет при всем желании.
Нам пора, – говорю я Делии и увожу ее из класса. – Давай сматывать удочки, пока эта бедолага не умерла от стыда. Сколько ей вообще лет? Одиннадцать? Двенадцать?
– Я не успела попрощаться с Софи.
Мы ненадолго останавливаемся у зеркального окна и наблюдаем, как Софи складывает конструктор из разноцветных кружков и квадратиков.
– Она и не заметит.
– А вот учительница наверняка обратила на это внимание. И, скорее всего, доложит школьному советнику по безопасности, что я просто развернулась и ушла. Им всем не терпится проверить, как далеко яблоко падает от яблони.
– С каких пор тебя волнует мнение окружающих? – спрашиваю я. – Ладно, это была бы Бетани Мэтьюс, но не Делия же Хопкинс!
Я слышу, как Делия шумно втягивает воздух, заслышав запрещенное имя.
– Бетани Мэтьюс, – как ни в чем не бывало продолжаю я, – всегда приезжает за дочкой первая и ждет у бордюра, пока закончатся уроки. Бетани Мэтьюс считает, что высшее карьерное достижение – быть президентом родительского комитета четыре года кряду. Бетани Мэтьюс никогда не подаст на обед замороженную пиццу просто потому, что забыла ее разморозить.
– Бетани Мэтьюс не забеременела бы до свадьбы, – подхватывает Делия. – Бетани Мэтьюс не позволила бы своей дочери даже играть с незаконнорожденной девочкой.
– Бетани Мэтьюс до сих пор носит на голове бархатные повязки, – смеюсь я. – И бабушкины панталоны.