И вспышка: она плачет на кровати.
Я не хочу, чтобы это было последним изображением, а потому перетасовываю воспоминания, будто колоду карт, и останавливаюсь на танце. Каждое воспоминание я представляю песчинкой, на которой нарос перламутр – твердая защитная скорлупа, что не даст песчинке уплыть.
Научить собаку настольной игре пришло в голову Софи. Она увидела по телевизору повтор «Мистера Эда»[5] и решила, что Грета умнее любого коня. Как ни странно. Грета принимает вызов. Мы начинаем играть, и когда подходит очередь Софи, наша гончая наступает на куполообразную пластмассу «Неприятностей»[6] – и игральные кости сыплются по клеткам. Пораженная, я могу лишь рассмеяться.
– Папа! – кричу я отцу, который наверху складывает выстиранное белье. – Ты только посмотри!
Звонит телефон, и комнату наполняет голос Фица, обращенный к автоответчику.
– Эй, Делия, ты дома? Мне нужно с тобой поговорить.
Я вскакиваю и тянусь к телефону, но Софи, опередив меня, нажимает кнопку «сброс вызова».
– Ты обещала, – с укоризной говорит она, но ее внимание уже перехватило что-то у меня за спиной.
Следуя за ее взглядом, я вижу красные и синие огни на улице. Три патрульные машины перегородили подъезд, к двери идут двое офицеров. На крыльца высыпали соседи.
Внутри меня все каменеет. Если я открою им, я услышу то, чего слышать не хочу. Что Эрика арестовали за вождение в нетрезвом состоянии. Что произошла авария. Или что похуже.
Когда в дверь звонят, я не двигаюсь. Я обхватываю себя руками, чтобы не рассыпаться на части. Опять звонок. Я слышу, как Софи поворачивает дверную ручку.
– Мама дома, золотко? – спрашивает полицейский.
Я однажды работала с ним: мы с Гретой помогли ему найти грабителя, скрывшегося с места преступления.
– Здравствуй, Делия, – приветствует он меня.
Голос мой гулок, как эхо в пещере.
– Здравствуй, Роб. Что-то случилось?
Он мнется.
– Нам нужно поговорить с твоим отцом.
Меня тотчас омывает волной облегчения. Значит, это не связано с Эриком.
– Одну минуту, – отвечаю я, но, обернувшись, вижу, что он уже здесь.
В руках у него пара моих носков, которые он аккуратно складывает и протягивает мне.
– Чем могу быть полезен?
– Эндрю Хопкинс? – уточняет второй офицер. – У нас есть ордер на ваш арест по обвинению в бегстве от правосудия в связи с похищением Бетани Мэтьюс.
'Роб достает наручники.
– Вы ошиблись, – не веря собственным ушам, бормочу я, – мой папа никого не похищал…
– Вы имеете право сохранять молчание, – зачитывает Роб. – Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Вы имеет право потребовать адвоката, который может присутствовать при допросе…
– Позвони Эрику, – просит отец. – Он знает, что делать.
Полицейские уводят его. У меня возникают сотни вопросов. Что вы делаете? Как вы можете так ошибаться? Но звучит всего один, с трудом прорвавшийся через сжавшееся горло.
– Кто такая Бетани Мэтьюс?
Отец не сводит с меня глаз.
– Это была ты, – говорит он.
Эрик
Из-за едущего впереди мусоросборника я чуть не опаздываю на встречу. Как и десятки других муниципальных машин в мартовском Векстоне, он доверху засыпан снегом: это сугробы, счищенные с тротуаров, с парковки у почтамта и дорожек, ведущих к банкам. Когда пурге больше негде бесчинствовать, работники Министерства транспорта сгребают снег, грузят его и увозят. Раньше я представлял, как они едут на юг, в сторону Флориды, пока груз полностью не растает, но на самом деле они просто подъезжают к канаве на окраине города и опустошают кузова. Там образуются исполинские груды, с которых детишки в шортах катаются на санках даже в июне.
Удивительно вот что: наводнений здесь не бывает. Казалось бы, такой объем осадков, растаяв, должен смывать машины и превращать шоссе в бурные реки, но, когда снег сходит, земля, в основном, остается сухой. Мы с Делией вместе ходили на уроки естественных наук,[7] когда нам объяснили причины этого явления: снег исчезает. Это одно из тех твердых веществ, что переходят в газообразное состояние, минуя промежуточное жидкое – неотъемлемую якобы стадию процесса сублимации.
Забавно, что второе значение этого слова я узнал только на этих собраниях. Как выяснилось, сублимация также означает «принятие базового импульса и перевод его энергии в услужение более высокой с этической точки зрения цели».
Грузовик сворачивает направо на подъездную дорогу, и я, набрав скорость, обгоняю его. Проезжаю мимо кулинарии, сменившей трех хозяев за последние полгода, старой деревенской лавки, где до сих пор торгуют грошовыми леденцами, которые я порой покупаю Софи, птицефабрики с огромными, обернутыми пластиком снопами сена, что прислонены к стенам амбаров, как гигантские куски суфле. Наконец я въезжаю на парковку и, поспешно выбравшись из машины, захожу внутрь.
Они еще не начали. Люди пока что бесцельно кружат по комнате с чашками кофе и печеньем в руках, болтают небольшими группками, объединенные вынужденным родством. Тут есть мужчины в деловых костюмах и женщины в спортивных штанах, старики и безусые мальчишки. Я знаю, что некоторые добираются сюда по часу. Я подхожу к компании мужчин, беседующих о том, как же надо бостонцам постараться, чтобы не попасть в плей-офф.
Загорается еще одна лампа, и ведущий просит нас занять места. Он объявляет собрание открытым и произносит вступительное слово. Я сажусь рядом с женщиной, которая пытается беззвучно раскрыть упаковку конфет. Поймав мой взгляд, она краснеет и предлагает мне угоститься.
Зеленое яблоко.
Вместо того чтобы грызть, я сосу конфету, но терпения мне всегда не хватало, и когда ее остается совсем мало, я не выдерживаю и разламываю колечко зубами. Как раз в этот момент наступает тишина. Я поднимаю руку, и ведущий приветливо улыбается мне.
– Меня зовут Эрик, – говорю я, вставая. – И я алкоголик.
Когда я окончил юридический факультет, передо мной открылись самые разнообразные перспективы. Я мог бы пойти работать в престижную бостонскую фирму, клиенты которой платили бы по двести пятьдесят долларов за час моей консультации; я мог бы занять пост государственного защитника в любом округе США и помогать людям; я мог бы устроиться клерком в Верховный суд. Но вместо этого я предпочел вернуться в Векстон и открыть собственное дельце. Все, в конечном итоге, свелось к тому, что я не могу надолго расставаться с Делией.
Любой парень запросто назовет момент, когда понял, что с этой женщиной, находящейся рядом, он проведет всю свою жизнь. У меня была несколько иная ситуация: Делия находилась рядом так долго, что я утратил способность выносить ее отсутствие. Между колледжами, где мы учились, пролегало пятьсот миль. Звоня ей в, общежитие и попадая на автоответчик, я всякий раз представляв как в этот миг толпы парней пытаются украсть ее у меня. Признаюсь честно: сколько себя помню, я всегда оставался единственным объектом ее любви, и сама мысль о соперничестве сводила меня с ума. От переживаний меня спасал стаканчик-другой пива. Довольно скоро стаканчиков стало шесть, а то и десять.
Пьянство было, так сказать, у меня в крови. Мы же все видели статистику среди детей алкоголиков. В детстве я мог поклясться, что никогда не стану таким, как моя мать; возможно, я бы избежал этой участи, если бы не скучал по Делии так сильно. Без нее внутри меня зияла дыра, требовавшая наполнения. Я наполнял ее так, как принято в семье Тэлкотт.