– Софи… – говорит она. – Они были вместе. Вдвоем.
– Но ты же успела. – Я сам хочу в это верить. Она опускает голову, погружаясь в раздумья. – Если тебе что-то понадобится, я буду в доме.
Она заправляет пряди за уши, кивает. Впрочем, Делию всегда беспокоил не поиск, но осознание, что ты заблудился.
Право выбора – вот что делает нас людьми. Я могу в любой момент отставить бутылку, а могу допить. Я могу сказать себе, что держу все под контролем; могу убедить себя, что парой глотков меня не загонишь обратно в выгребную яму.
Господи, этот вкус… Коптящий дым в горле, жжение на губах. Поток, проносящийся сквозь зубы. На исходе такого дня любой пригубил бы.
Луна сегодня желтая, неровная и висит так низко, что крыша трейлера Рутэнн, кажется, вот-вот проткнет ее углом – и небесное светило сдуется, как воздушный шарик.
Почему его называют «домом на колесах», когда он никуда не ездит?
– Эрик! – Отрезок света пронзает мою руку, ногу, а после и половину туловища: это Делия приоткрыла дверь. – Ты еще здесь?
Я едва успеваю спрятать бутылку виски.
Она садится на ступеньку возле меня.
– Я только хотела извиниться… Я знаю, что ты ни в чем не виноват.
Если я отвечу, она почувствует запах спиртного. Поэтому я лишь киваю в надежде, что она спишет мое состояние на усталость.
– Идем внутрь, – предлагает она, беря меня за руку.
Я настолько благодарен ей за ласку, что, вставая, забываю о бутылке, и та со звоном катится по лестнице.
– Ты что-то уронил? – спрашивает Делия, но через несколько секунд ее глаза привыкают к темноте и она видит этикетку. – Эрик… – бормочет она, и в этих двух слогах разочарования больше, чем вместилось бы в целую книгу.
К тому моменту как я, стряхнув оцепенение, вхожу в дом, она уже подхватила спящую Софи на руки. Она свистом подзывает Грету и берет со стола ключи от машины.
– Боже мой, Делия, я выпил всего глоток на сон грядущий! Я же не пьян, посмотри на меня! Послушай, как я говорю! Я могу остановиться в любой момент.
Она поворачивается, и наша дочь оказывается между нами – словно между двух огней.
– Я тоже, Эрик, – говорит она и выходит из трейлера.
Я не окликаю ее, когда она садится в машину. Габаритные огни, приплясывая, уносятся вдаль, подмигивают мне, словно глаза неведомого демона. Я сажусь на нижнюю ступеньку и подбираю опрокинутую бутылку.
Она наполовину полная.
Фиц
Мне не сразу удается уложить Софи на гостиничной кровати, у изголовья которой недремлющим часовым уже разлеглась Грета. Покончив с этим, я с помощью кипятильника готовлю нам чай и приношу чашку Делии, которая все это время сидит на улице на пластмассовом стуле и невидящим взглядом смотрит на стоянку.
– Давай подведем итог, – говорит она. – За последние двенадцать часов я выяснила, что в детстве меня растлевали, а мой жених снова запил. Думаю, с минуты на минуту у меня диагностируют рак, ты согласен?
– Упаси господь! – говорю я.
– Тогда опухоль мозга.
– Замолчи! – Я сажусь рядом.
– Все, что он говорил на суде… Он вообще себя слышал?
– Не знаю, хотел ли он себя слышать, – признаюсь я. – Думаю, он предпочел бы стать тем, кем его считала ты.
– Ты хочешь сказать, что это моя вина?
– Нет. Ты виновна в этом не больше, чем твой отец виновен в том.
Она отхлебывает чай.
– Ненавижу, когда ты прав! – бормочет она и добавляет уже мягче: – Как можно быть ветераном, если даже не помнишь войны?
Я забираю у Делии чашку и кладу ее ладонь на свою, как будто собираюсь предсказывать будущее. Я провожу пальцем по линии жизни и линии любви, нащупываю узелки вен у нее на запястье.
– Это ничего не меняет, – говорю я. – Неважно, что сказал твой отец. Ты ведь осталась тем же человеком, каким и была.
Она отталкивает меня.
– А если бы ты, Фиц, узнал, что раньше был девочкой? Что тебе сделали операцию и все такое, а ты об этом ничегошеньки не помнишь?
– Ну, это уже глупости! – Мужские амбиции берут свое. – Остались бы шрамы.
– У меня, знаешь ли, шрамов хватает. Как ты думаешь, о чем еще я могла забыть?
– Как тебя похитили инопланетяне? – пытаюсь шутить я.
– Нет, что-то из обычной человеческой жизни, – с горечью говорит она.
– Может, лучше послушаешь мои рассказы о детстве? Например, как мой отец однажды бросил маму на целый месяц, потому что безостановочно играл в Вегасе. Или как она поднесла кухонный нож к его горлу и заставила поклясться, что он никогда больше не приведет эту шлюху в наш дом. Вот еще забавная история: однажды мама выпила весь свой запас валиума, и мне пришлось вызывать «скорую». – Я не отрываясь смотрю на нее. – Помнить о плохом – это, знаешь ли, не так уж приятно.
Она опускает глаза.
– Просто трудно понять, кто заслуживает доверия, вот и все.
От ее слов у меня холодеет сердце.
– Делия, я должен тебе кое-что сказать.
– До операции ты был девочкой?
– Я серьезно… Я знал, что Эрик опять начал пить.
Она отстраняется.
– Что?
– Я приезжал к вам пару дней назад и нашел бутылку.
– Но почему ты мне ничего не сказал?! – возмущается Делия.
– А почему мы все ничего тебе не говорим? Потому что любим тебя.
Мои слова спугивают сокола, и тот с криком взмывает в небо. Делия долго думает над моими словами и наконец тихо спрашивает:
– Как там моя книга?
– Я давно за нее не брался. – При этих словах горло у меня сжимается до игольного ушка. – Все времени не хватало.
– Может, я помогу, – предлагает Делия и целует меня.
Она высвобождается из моих объятий, и хотя я понимаю, что ей просто неудобно сидеть в такой позе, все же я ждал этого слишком долго, чтобы ее сейчас отпустить. Я запускаю пальцы в гущу ее волос и развязываю хвост, я расстегиваю пуговицы на пижаме, в которой она приехала. Я ставлю свою подпись у нее на спине.
Когда она начинает вытаскивать мой ремень, я беру ее за руку. Мы не можем вернуться в комнату, где спит Софи, поэтому я веду ее на заднее сиденье арендованной машины, что припаркована в двух футах от нас. Это нелепо, незрело – и абсолютно уместно. Мы бьемся коленями в окна, нам мешают ноги, мы даже смеемся. Когда мы оба боком лежим на сиденье и Делия запускает руку мне в трусы, где мой выступ встречается с шелком ее ладони, я в буквальном смысле перестаю дышать.
– Рыжий – мой настоящий цвет волос, – говорю я дрожащим голосом.
– Я не это проверяла.
– Делия, ты уверена, что хочешь этого?
Я задаю этот вопрос, потому что она, возможно, не знает себя, а я посвятил изучению этой женщины всю жизнь.
– А ты уверен, что хочешь, чтобы я об этом задумалась? – отвечает она и прижимается губами к моему телу.
Я даже не думал, что во мне может вскипеть такая волна: я льну к ней, я стремлюсь к ней, как кровь стремится по венам, я кричу, когда ее ногти вонзаются в мои бедра. Перевернувшись, подмяв ее под себя, я жду, пока она откроет глаза и поймет: это я. Я проскальзываю в ее бархатную глубину. Я поддерживаю ритм наших сердцебиений. Мы движемся согласованно, как будто всю жизнь были вместе. Впрочем, мы действительно были вместе всю жизнь.
Когда все заканчивается, луна сворачивается клубком на крыше машины, словно ленивая кошка. Делия дремлет в моих объятиях. Я же не позволяю себе уснуть – хватит с меня снов. Начинается моя жизнь, а ее – начинается заново.
Примерно через час она просыпается.
– Фиц, а мы раньше этого не делали?
Я недоверчиво смотрю на нее.
– Нет.
– Хорошо. Не думаю, что могла бы такое забыть, – говорит она, с улыбкой уткнувшись мне в шею.
И она засыпает, держа меня за руку. Бриллиантовое кольцо, подаренное Эриком, врезается в мою плоть, как терновый венец. И я понимаю, что готов пройти этот путь ради нее. Готов умереть. Готов воскреснуть.
Делия