— Ярл. — Задыхаясь, сказал подоспевший Кейлев. — Может, ошейник на нее надеть? Стар я уже, чтобы за девками гоняться…
Да я бы одел, угрюмо подумал Харальд. И на цепь бы посадил, чтобы больше не бегала. Что за стену, что к обрыву… А вдруг помрет от тоски? Вон как смотрит — в глазах ни слез, ни страха, только обида.
Словно со всем миром уже попрощалась — и только ему, Харальду, не может простить своего спасения.
— Ты. — Ткнул он в подошедшего воина. — Понесешь девчонку. Кейлев, запри ее в опочивальне. Пусть посидит взаперти. Под присмотром рабыни, которая точно не убежит. Эти двое пусть сторожат дверь снаружи… и скат крыши возле опочивальни. Все.
Харальд подтолкнул беглянку к тому воину, в которого ткнул рукой. Тот вскинул тощее тело на руки, размашисто зашагал.
— Еще на верхний ярус кого-нибудь отправь. — Посоветовал подошедший Свальд. — Вдруг она разберет перекрытие? И подкоп в полу сделать может. И…
Харальд глянул на брата так, что тот сразу замолчал. Сказал низко, горловым голосом:
— Пошли промочим горло элем — и на верфь.
Он развернулся к главному дому, зашагал быстро, размашисто. Ярл Огерсон молча заторопился следом. Все-таки перебрал он вчера крепкого хмельного меда. И забыл, что над берсерками подшучивать можно, но только если уже собрался к Одину, в Вальхаллу.
Кейлев, идя следом за Ларсом, который нес девчонку, махнул одному из рабов.
— Позови мне старую Грир. И скажи, что я жду ее у хозяйских покоев. Пусть поторопится. Бегом.
— Старая Грир еще жива? — С недоумением спросил второй воин, Ансен, идя вслед за Ларсом.
— Доживает в рабском доме. — Нехотя сказал Кейлев.
И зорко прищурился в сторону ног рабыни, торчавших из-за плеча несшего ее Ларса. Вроде притихла, это хорошо…
Когда старая Грир дохромала до хозяйских покоев, Кейлев стоял в проходе, глядя в раскрытую дверь опочивальни напротив. Ансен и Ларс подпирали стенку рядом.
Рабыня, едва Ларс усадил ее на кровать, тут же метнулась в один из углов отведенной ей опочивальни. И там затихла. Кейлев время от времени заглядывал внутрь, боясь, как бы девка не сотворила что-нибудь с собой. Но та сидела в углу на сундуке неподвижно, застыв как-то нехорошо, скорбно… словно у нее умер кто-то.
— Господин. — Подошедшая Грир, неслышно охнув, отвесила поклон.
Старая спина ответила хрустом и болью.
Кейлев глянул на старуху пристально.
— Тебя ведь когда-то привезли из славянских земель?
Сердце у старой Грир почему-то ухнуло. Давно это было, больше тридцати лет назад, когда суздальский князь пошел походом на Торжок. И разорил, как водится, и полон на торг отправил для пополнения казны. А в том полоне была Маленя, красивая девка восемнадцати лет…
Но хозяйский подручный ждал, и она поспешно кивнула.
— Да, господин. Я из-под Торжка, из веси…
— Мне все равно, откуда ты. — Оборвал ее Кейлев. — Вот что, Грир… я всегда относился к тебе хорошо. И когда Олаф из Мейдехольма пришел, чтобы попросить у меня задешево старую рабыню — положить в могилу его матери, чтобы было кому прислуживать ей на том свете — я тебя не продал. Хотя ты уже тогда плохо работала.
Грир, невзирая на боль в пояснице, переломилась в поклоне.
— Спасибо, господин.
Не то страшно, что умру, подумала она, не разгибаясь — а то, что при этом положат в могилу к нартвегрской старухе. Что, если не попадешь потом к матушке-Мокоши, а вместо этого будешь вечно прислуживать нартвегрской старухе на том свете?
— Так вот. — Строго сказал Кейлев. — Ярлу Харальду подарили славянскую рабыню. И он хочет, чтобы она потолстела и повеселела. Хочешь тихо умереть от старости в рабском доме, в тепле и накормленная — а не задохнуться в чужой могиле с перебитым хребтом? Тогда делай, что я скажу. Поговори с ней на своем языке, успокой… только не вздумай пересказывать девчонке те сплетни, что рассказывают рабыни про ярла. Поняла? Ярл Харальд хочет, чтобы девчонка хорошо ела, много спала и была весела. А ты должна убедить ее, что не надо горевать или пытаться убить себя, что все будет хорошо…
Да где уж хорошо-то, подумала Грир — а в девичестве Маленя. Известно, что та рабыня, которую ярл начинает брать к себе в опочивальню, рано или поздно умирает лютой смертью. И рыжая девка, которую господин прикончил прошлой весной — да не просто прикончил, а порвал на клочки — была у него уже не первой. Это только те долго живут, кого ярл по одному разу пробует…
Она осторожно, закусив губу, чтобы не охнуть от боли в пояснице, разогнулась, глянула Кейлеву в лицо.
— Все сделаю, как нужно, господин.