И они хотели выйти, но зазвонил телефон: майора вызывали к начальнику.
Автандил ходил по кабинету и на манер Сталина курил трубку. Она все время тухла, и он ее раскуривал. Очевидно, и это было воспринято от великого вождя.
Екатерина громко по всей форме доложила и оставалась стоять в положении смирно.
Полковник заговорил:
— Я уже смотрел пленку, мне понравился ваш цирк. Лысый артист хорошо играл роль.
Полковник замолчал. Молчала и майор. Ей нечего было добавить к тому, что увидел на
экране ее начальник. А кроме того, Автандил любил паузы. Это добавляло к его словам величия.
Стоя у окна и не поворачиваясь к собеседнице, полковник тихо спросил:
— Сколько вы получили дэнег?
— Семь тысяч.
— Ого! Это хорошая сумма. Но пачему-то я их нэ вижу. Ви нэ думаете их сдавать государству?
— Нет, не думаю. Вы знаете, я купила швейную фабрику и мне нечем платить людям зарплату. Вот эти деньги я и передам своим рабочим. Они и есть государство.
Автандил ничего не говорил. Стоял у окна и будто бы тяжело дышал. Заговорил в своей манере:
— Вам нэ кажется, что вы много себэ позволяете?
— Нет, не кажется. Деньги мне нужны, и я их пущу на дело. Я получила их за свою опасную работу. А вам если нужны деньги, вы возьмете их у того толстого грузина, которого мы привезли в наручниках. И можете взять у него не семь тысяч, а семь миллионов. Он уже в этом году продал за рубеж не одну сотню русских девушек. Между прочим, грузинских девушек он не продает. Чеченских — тоже.
Ответ был дерзкий, но Екатерина знала, с кем говорила и на что рассчитывала. Она была уверена, что полковник был не грузином, а обыкновенным чеченцем, что в его обязанности не входила борьба с торговцами живым товаром; он лишь отнимал у них львиную часть выручки. Свои поборы он делил на несколько частей: одну отправлял в Чечню, другую,— и это была доля основательная,— раздавал вышестоящим начальникам, а те уже несли деньги в мэрию, в министерство и, может быть, даже кому-то из кремлевской администрации. В этой сложной и хорошо налаженной игре Екатерина была козырной картой. На нее, как бабочки на костер, летели особо богатые люди; от них нередко в сейф Автандила валились многие сотни тысяч, а несколько раз сюда в кабинет наличными принесли по миллиону. Артур, с его знанием нескольких языков и восточным видом, был настоящей находкой для Автандила, и Катя, понимая это, в разговоре с шефом могла прибавить металла.
— Ну, хорошо,— смилостивился Автандил и пальцем поманил к себе Екатерину.— Дэньги — это бумага. Нэ будем о них говорить. Поговорим о делах сердечных.
Он хотел обнять Екатерину, но она ударила его по руке и отстранилась. Ничего не сказала и вышла из кабинета.
К себе вошла покрасневшая и взволнованная. Артур спросил:
— Что с вами? Он вас обидел?
— Это чудовище домогается моей любви. Подумать только! Он бы посмотрел на себя в зеркало.
Села в кресло, встряхнула головой. Глаза ее горели, короткая прическа пришла в беспорядок, который, впрочем, делал ее привлекательней и моложе. Артур подумал: «А ей, пожалуй, и двадцати нет. Это она прибавляет себе возраст».
Надела кепочку, которую назвала «лужковкой», на плечи накинула просторную не по фигуре кожаную куртку, а свой изящный носик оседлала громадными, закрывшими большую половину лица, черными очками.
— Пойдемте, я подвезу вас до метро.
Выходили из парадных дверей мимо часового, который браво приветствовал майора и Артура. Шли вдоль здания и свернули за угол. Здесь их ждал автомобиль под стать тем, на которых ездят главари мафиозных банд, президенты. За рулем сидел молодой парень в модной куртке и с золотым перстнем. Катя, садясь на переднее сиденье и поворачиваясь к Артуру, сказала:
— Это мой младший брат Филипп. Знакомьтесь.
И, когда они тронулись, любовно проговорила:
— Не правда ли, экзотическое имя? А?.. Королевское. Это у нас мама фантазерка: имен надавала. Старшего брата Эдуардом обозвала. Хорошо хоть меня пощадила, но тоже — по имени двух русских цариц нарекла.
Проезжали мимо метро «Рижская», но Катерина машину не остановила, а лишь сказала:
— Вон там на проспекте Мира наш дом.
Машина входила в узенький переулок, когда откуда-то из-за угла раздалась дробь автоматной очереди. Три пули попали в боковое окно заднего сиденья, но стекла не пробили. Филипп наддал газу, и они вылетели на проспект Мира. У подъезда дома вышли из машины, осмотрели следы от пуль: на счастье, они даже не прогнули
пуленепробиваемое стекло, а лишь оставили след в виде звездочек со множеством лучей. Катерина, казалось, была спокойна, и лишь слегка побелевшие щеки и подбородок выдавали ее волнение. Негромко проговорила:
— Все как на войне.
Жили они на третьем этаже девятиэтажного кирпичного дома-башни. Входные двери в подъезд были тяжелыми, в просторном коридоре у стола сидела женщина. Дежурная. А в застекленной кабине — парень в пятнистой форме бойца-омоновца. Завидев майора, поднялся, принял стойку cмирно. Катя с ним поздоровалась. А когда вошли в лифт, Артур спросил:
— А часто они... по вам стреляют?
— Да нет, так нагло — впервые.
В квартире у двери лежал огромный лохматый пес — московская сторожевая. Завидев Катю, лениво поднялся, замотал хвостом. Тянулся мордой к хозяйке, а смотрел на Артура и был недоволен, неохотно отстранился.
И когда они раздевались в просторном, но скромно отделанном и обставленном коридоре, к ним вышла молодая женщина, приветливо поклонилась Артуру.
— Здравствуйте! Я Катина мама, Валентина Павловна.
Катерина представила:
— Наш новый сотрудник, Артур.
И предложила идти в комнату вслед за ее мамой. Валентина Павловна казалась совсем молодой и больше походила на сестру Катерины или на ее подругу. Девичья фигура, прическа под мальчика, скорая летящая походка. Она все время оборачивалась, спрашивала:
— Надеюсь, вы не на минутку, как всегда залетает в родное гнездо вот эта птичка,— кивнула на дочь. И продолжала: — Я только что сварила борщ, Эдуард с прогулки вернулся. Мы на славу пообедаем.— И потом, когда расположились в креслах: — А где Филипп? Надеюсь, он не ждет тебя там в своей машине?
Артур подумал: «Знала бы она, какой опасности подвергались ее дети всего лишь несколько минут назад».
Катерина сказала:
— Да, конечно, мы с тобой пообедаем.
Катерина была спокойна, и только легкий румянец да тревожные интонации голоса выдавали только что пережитый ею стресс.
Вошли в большую комнату: здесь на средине ковра в металлической коляске сидел мужчина лет тридцати, чисто выбритый, тщательно причесанный, в зеленой рубашке с короткими рукавами. Он смотрел на Катерину и, кажется, не замечал вошедшего с ней Артура. А Катерина подошла к нему, обняла за шею и крепко прижалась щекой к его щеке. Потом отстранилась и, кивая на Артура, сказала:
— Это Артур. С ним мы провернули нынче крупную операцию.
— Суданец?.. Ну, и как вы разобрались с чеченской ма- фией?
Он протянул руку Артуру:
— Эдуард.
И продолжал:
— Я тебе говорил: ваш Автандил никакой не грузин, а чеченец. Это они сейчас захватывают милицию и торгуют живым товаром. У грузин на это кишка тонка. Грузины не так спаяны и трусоваты. Им, как азикам, на рынках укропом торговать.
Эдуард был офицером и командовал в Чечне танковой ротой. Его танк наехал на фугас, и его сильно тряхнуло. У него что-то лопнуло в спине, он был доставлен в госпиталь в Москву, пролежал там три месяца, немного подлечился, но врачам не удалось его радикально вылечить. Предлагали операцию на позвоночнике, но он отказался и вот уже полгода как передвигается в коляске. Коляска изготовлена по особому заказу, но и она не доставляет особой радости. Эдуард заочно учится в радиотехническом институте, читает газеты, книги, включает магнитофон, но всегда жадно вслушивается: не раздадутся ли шаги за дверью? Ждет свою любимую сестренку Катерину и сильно за нее волнуется. Много раз ей говорил: «Брось ты свою милицию, будем жить на мою пенсию и твою фабричную зарплату».