Халиф поднялся и весь красный от волнения направился к раскрытой двери.
— Ты стала невозможной! — обратился к жене с порога.— У тебя нет денег, а я виноват. Постеснялась бы чужого чело- века.
Спустился по ступенькам, но присел на лавочку у стены веранды, посидел минут десять и снова вернулся к столу. Со словами: «Буду я еще обращать на тебя внимание!» опустился на стул. Пододвинул к себе блюдо с ветчиной, купленной Олегом, стал перекладывать ее в свою тарелку. Видимо, эта-то ветчина и примирила его так быстро с супругой.
После обеда гости разошлись, и Олег остался наедине с Трофимычем. Г ость хотел идти к себе в комнату, но хозяин пригласил его наверх в кабинет. Здесь Трофимыч сказал:
— Я просил вас купить продуктов примерно на сто рублей, а вы затратили во много раз больше. Хотел бы рассказать вам о наших материальных возможностях и о нашем образе жизни. До недавнего времени мы тут с Артуром жили на мою пенсию, то есть на восемьсот рублей. Этой суммы едва хватало на уплату коммунальных услуг, и мы питались дарами нашего огорода, то есть картошкой, капустой, луком и морковкой. Недавно Артур устроился на работу в милицию, сколько он там будет получать — не знаю, но он человек молодой и у него много своих потребностей. Так что я по-прежнему рассчитываю на свою пенсию и на свой погреб. Не знаю, сколько вы намереваетесь у нас жить,— я не возражаю, живите сколько угодно,— но не хотел бы чувствовать себя иждивенцем. А потому вот вам мое предложение: у нас два холодильника, один из них я отведу для вас, и вы, если захотите, можете питаться отдельно. Это обстоятельство не будет меня смущать, и я по-прежнему буду чувствовать себя комфортно. Вы же тоже будете от меня свободны и можете по-своему налаживать свой быт и питание. Вот это все, что я вам хотел сказать. Вы меня, старика, простите, но я во всем люблю ясность и справедливость. Это все тем более необходимо сделать, что у меня частенько бывают гости, они хорошо знают мой быт и многого от меня не ждут.
Олег со вниманием выслушал признание Трофимыча и затем начал свою речь:
— Позвольте и мне быть с вами откровенным. Ну, во-первых, я счастлив тем, что нахожусь в вашем обществе и имею возможность слушать вас и питаться вашей великой мудростью. Я имею квартиру в Москве, а завтра или послезавтра, надеюсь, буду иметь квартиру и в Сергиевом Посаде, но дачу заводить не собираюсь, да и не хотел бы жить в ней один. Родители мои, сестры и братья живут на Дону, работают в колхозе,— он у них еще уцелел,— и я не хочу нарушать их естественную жизнь и пока не зову к себе. Признаюсь вам в том, о чем обыкновенно не люблю распространяться: я не олигарх, но в Америке мне удалось заработать хорошие деньги, и я не собираюсь их солить, как вы солите огурцы. Деньги я получил за изобретения, которые там сделал. Может быть, я бы и сейчас у них работал, но я хочу, чтобы мои открытия служили России. Для того, чтобы не привлекать к себе внимания и хоть несколько месяцев отдохнуть, прошу вас никому не говорить о том, что я вам сейчас сказал, а считайте меня своим племянником, как и представили вашим соседям. Вот и вся моя исповедь. Что же касается раздельного питания, то замечу: был бы счастлив взять на себя снабжение нашего дома и наших гостей продуктами, и даже могу стоять у плиты, чтобы сварить или поджарить для вас что-нибудь вкусненькое.
Трофимыч при этих словах встал, протянул руку и сказал:
— Поступайте, как пожелаете. Не стану капризничать, предоставляю вам полную волю. И еще замечу: был бы счастлив иметь такого племянника.
С этого момента Олег почувствовал себя на даче Трофимыча как дома.
Спустился в свою комнату и нашел здесь прекрасную постель, неизвестно кем приготовленную, но во всем тут была видна заботливая женская рука. Он растворил окно и позвонил адвокату. Заговорил полушутя-полусерьезно:
— Вы чем занимаетесь, молодой человек?
— Я?.. А кто со мной говорит?
— Странно, что вы меня не узнаете? Я несколько озадачен и даже обижен. Сколько мы с вами знакомы, вы ведете мои дела, и, слава Богу, пока успешно, а голоса моего до сих пор не знаете.
Проговорил эту тираду и сделал паузу. Озадаченный адвокат тоже молчал. Наконец, Олег продолжал:
— Это я, Джек Восьмеркин-американец.
— А-а-а!... Извините, узнал! Вот теперь узнал. Ну, как машина? Она еще не сломалась?
— Три колеса отлетели, и я домой добирался на одном. Вам придется платить неустойку и, как у вас теперь говорят, за моральный ущерб. Ну, ладно — об этом после, а теперь я хотел бы вас просить найти мне квартиру, да подальше от центра, где мало шума, хороший воздух и красивый вид из окон. Есть такие в Сергиевом Посаде?
— Думаю, найдем. Завтра с утра займусь этим. И, как найду, позвоню.
— Не завтра, а сегодня, сейчас же. Время надо беречь. Покупайте квартиру, завозите мебель, деньги не жалейте.
Адвокат, смущенный таким напором, молчал.
— Вам что-нибудь неясно? Вы чем-нибудь заняты? Все сворачивайте. Будете заниматься только моими делами. Слышите?..
— Да, да. Я вас понял. Сейчас же начну искать квартиру.
Олег редко отдыхал днем, но тут, едва коснувшись головой подушки, тотчас и уснул. Он весь день ждал звонка от майора Кати, и, может быть, потому во сне она ему позвонила. Г оворила таким тоном, каким не говорил с ним ни один начальник:
— Вы в Россию затем разве приехали, чтобы спать день и ночь? Старрок приказал арестовать вас, и я завтра надену на вас наручники.
— Вы слабая женщина, а я сильный, здоровый — в Америке занимался спортом. Вы со мной не сладите.
— Я не собираюсь с вами бороться. Мне стоит посмотреть на преступника...
— Ого! Я уже и преступник...
Потом они ехали куда-то на автомобиле. И Катя говорила с ним языком Раечки — соседской девочки, с которой они играли в детстве. Рая была чистенькой, нарядной и просила его к ней не прикасаться. А мама его говорила: «Ну, что ты опять испачкался и на кого ты похож? Вон посмотри на Раечку, какая она чистенькая, красивая девочка!..» Он плакал и сквозь слезы говорил: «И никакая она не девочка. Она майор и хочет меня арестовать». Потом он слышал мужской басовитый голос:
— Не надо его будить, пусть отсыпается.
И кто-то хлопнул дверью. И будто бы очень сильно.
Проснулся. Г олос, который он только что слышал, раздавался за дверью. Он понял: это был Артур.
Вышел в большую комнату. Здесь никого не было. Дверь на веранду открыта и там в плетеном кресле сидит Трофимыч, а возле него, прислонившись к резному столбику, подпирающему крышу веранды, стоит нарядный, широко улыбающийся Артур. «Катя не приехала! — мелькнула мысль, и настроение отдохнувшего беспечного человека улетучилось.— У нее семья!.. Как же я об этом не подумал? Не может же такая яркая, преуспевающая в жизни женщина не иметь семьи». И эта последняя мысль повергла его в ужас. Однако он справился с собой и бодро вошел на веранду.
Трофимыч сказал:
— Ну вот, мы будем ужинать!
Артур стал накрывать на стол.
— Я звал с собой Екатерину Михайловну, но она поехала домой.
За ужином Олег молчал. И был так сумрачен, что Трофимыч спросил:
— Как вам спалось у нас? Все ли там хорошо для вас сделали?
— Да, да! Хорошо — и очень. Благодарю вас. Комната и постель очень хорошие. Если вы не возражаете, я поставлю там компьютер. Я и дня не могу жить без него.
— Пожалуйста! — воскликнул Трофимыч.— И музыку, если хотите, и телевизор. А если холодильник вам нужен — тоже пожалуйста. Там места хватит.
И к Артуру:
— Ты проследи, чтобы у нашего гостя было все необходимое.
Олег все больше проникался печальной, угнетающей душу мыслью, что Катя не свободна, обременена семьей, а кроме того, у нее фабрика, работа в милиции...
Под завалом всех этих, вдруг нахлынувших мыслей теплилась надежда на чудо, думалось о каких-то возможных будущих обстоятельствах, которые позволят им быть вместе. Для начала пусть она ему помогает. Он сделает так, что она по долгу службы будет чаще с ним встречаться, а может, и подолгу оставаться с ним рядом. Он еще не мог в подробностях представить, как это сделает, но надежда хотя и смутно, но рисовала множество вариантов, при посредстве которых они будут сближаться.