А Каратаев работал; впервые лихо, без опаски, без страха, что его, все-таки, могут вычислить.
И не ждал междубанковских операций, «взламывал» счета и выдергивал половинную сумму. И, заделав подпись «Вася с Кергелена», оставлял две приписки: банкиру и хозяину счета. Первому, у которого смахнул девять миллиардов и отправил их на счет российского оборонного ведомства, написал:
«Папаша! Тебе персональный привет от Василия. Как видишь, я действую по заповеди Бога, который велел все делить пополам с ближним. А будешь метать из глаз искры и призывать кого-то на помощь, сделаю бомжом. И банкиру передай: пусть сидит тихо, как маленькая мышка. Кот не дремлет и может учинить второй погром, а там и третий. Ну, будь здоров, Папочка! До встречи на Кергелене. К нам близко подошел айсберг, и на его вершине мы попьем с тобой чаю. Твой внучатый племянничек Вася, который живет в глубоком ледяном гроте на острове Кергелен».
Затем половинил счета поменьше, но тоже миллиардные. Одному хозяину, который был советским гражданином, а затем купил в Испании замок и переехал туда на жительство, написал:
«Привет тебе, мой дорогой корешок! Если ты меня забыл, напомню: мы с тобой вместе ходили в баню и ты там тер спину жирному дяде. Это он помог тебе во время смены власти зацепить миллиарды и махнуть с ними за кордон. Я тебя немного пощипал и, если ты будешь вести себя тихо, оставлю в покое, но если станешь вопить — обдеру до нитки. Я вас никого не боюсь, потому что живу на Кергелене, куда не летают самолеты, не ходят теплоходы, и телефона, электричества у нас нет. Я тебе пишу письмо, а ко входу в грот, в котором я живу, подплыл кит и смотрит: что это я тут делаю? А с другой стороны грота стоит айсберг величиной с твой замок, который, по слухам, ты купил за сто восемьдесят миллионов долларов. Вот такая тут флора и фауна. Если хочешь — приезжай. Сюда за большие деньги тебя доставят на вертолете и высадят на вершину айсберга, ну, а с него, если я тебя увижу, мы уж как-нибудь снимем. Ну, бывай здоров и не обижайся. Писал бы еще, но пальцы закоченели и весь я посинел от холода. Ты можешь представить, что такое семьдесят градусов мороза и в гроте нет никакого отопления. Вот так я и живу тут все двенадцать лет с начала перестройки. Все-таки тут лучше, чем та жизнь, которую вы нам устроили в России. Обнимаю, целую крепко — твой Вася, который живет на острове Кергелен».
Но, пожалуй, самую веселую приписку он сделал бывшему зятю бывшего президента Мойше Шляппентоху, со счета которого сдернул три миллиарда.
«Мойша, извини, пожалуйста, ты славный парень и тебя сильно обидел пьяный буйвол, бывший у нас президентом: дал тебе под зад и ты очутился на западном берегу Америки. Твой бывший дружок Миша Кахарский катит на тебя бочку, как будто ты уже ничего не значишь и тебя можно пинать ногой. Он всем говорит, что ты слишком не похож на русского и тебя нельзя было никому показывать. Дали тебе отступную и купили виллу на американском западе. Тебя все тут ругают и говорят: пусть он там живет и забудет, что был зятем президента. Мне бы твои заботы! Я бы с твоими деньгами и такой виллой, как та, на которой ты сидишь, нашел бы такую бабочку, что они бы все попадали от зависти. Ну, ладно, я тебя заговорил, а мне надо сказать тебе маленькую неприятность, от которой ты не станешь много смеяться. Мне нужны деньги, и я тебя постриг: впрочем, оставил тебе два миллиона на покрытие налогов и выплаты по страховке. Если не хватит, пиши мне на Кергелен, и я пришлю тебе немного денег. Только вот долларов у меня нет, а водятся кое-какие рублишки. Я тебе и пришлю мешочек; в нем будет тысяч сорок. А теперь прости и прощай. До встречи на моем острове. Тут дачный сезон в разгаре: термометр показывает шестьдесят градусов мороза. Холода наши, кергеленские, еще впереди. Твой Вася».
И так вот резвился наш герой всю ночь и затем утром обскоблил последний полуторамиллиардный счет и перевел его половину Московскому радиоэлектронному заводу, где начальниками были его дружки Вялов и Малютин. И только уж затем пошел к себе в спальню.
Катерина встала в пять часов; Олег еще работал, и она, бесшумно выскользнув за дверь и не вызывая лифта, спустилась вниз. Тут увидела Степана. Кивнув наверх, сказала:
— Он спит.
— Не беспокойся. Бойцы мои берегут его пуще глаза.
Катерина дала «ребятам» по тысяче долларов на брата, а Степану помогла купить хороший автомобиль и квартиру тут, поблизости; и они, не зная подобных щедрот от своих хозяев, берегли Каратаева больше, чем кавказцев.
Сидя в углу заднего салона своего автомобиля, дремал подполковник Тихий. Он только что проверял посты и теперь на заре крепко заснул. Ему было неудобно перед майором, и он, выйдя из машины, таращил глаза и что-то бормотал в свое оправдание.
— Посты на месте, я только что проверял. И вообще: мы тут все изучили и разработали схему охраны подъезда.
Катя подумала: «Надо весь дом и всю окрестность наблюдать», но ничего не сказала. Решила в другой раз проверить и уточнить схему расстановки людей. Сейчас же сказала:
— Поеду в отделение. Что-то мне тревожно на душе. Теперь- то и Старрок, и Автандил выпустили из рук нашего мальчика,— впервые назвала она так Каратаева, — прощупаю их настроение. Вдруг что замыслили? Мафии-то теперь посильнее государства.
И по утренней, еще не проснувшейся Москве, шелестя шинами, покатила в отделение. Здесь дежурил капитан, только что пришедший из академии и, как все молодые офицеры, заочно влюбленный в майора Катю. Доложил, что начальство еще не пришло и до восьми часов он никого не ожидает.
Катерина тепло поздоровалась с ним, сказала:
— Зайдемте ко мне в кабинет. Давно хотела поговорить с вами.
Капитан взял под козырек:
— Слушаюсь, товарищ майор!
Катя замыслила план сколотить для себя команду из молодых офицеров, непременно русских и непременно женатых на русских, нечто похожее на тайное общество, и вместе с ними создавать большой отряд дружинников. Капитан ей давно приглянулся, и она сейчас решила с ним обо всем договориться.
В кабинете вскипятила воду, заварила душистый чай, достала конфеты, печенье и пригласила капитана к круглому небольшому столику.
— Вас, кажется, Иваном зовут?
— Да, Иван Сергеевич, как Тургенев, но можете называть меня Иваном. Я хотя уже и пожилой, но еще не старик.
— Что верно, то верно; я тоже не старушка, так что, надеюсь, на этой почве мы с вами поладим. Как вам у нас служится?
— Не о том я мечтал в жизни, но теперь-то, когда всем так трудно... Ничего. Бога гневить не надо.
— Вы москвич?
— Да, родился в Зарядье, где жил писатель Леонов. Но пришли новые русские, домик наш деревянный купили, а нам предложили квартиры на окраине Москвы, в Медведково. Поначалу-то ничего было, втроем с родителями жили, но потом я женился, двое детей у нас. Тесновато, но и то сказать: бывает, и хуже живут.
— Вы, наверное, знаете, у меня фабрика есть. Теперь вот доходы хорошие пошли — могу помочь вам.
— Помочь?.. Это как-то странно слышать. А на каких условиях?
— Никаких условий! Помогу и все.
Открыла сейф и достала оттуда пять упаковок достоинством в десять тысяч долларов каждая.
— Вот вам — на обустройство семьи. Можете и машину купить.
Иван брать деньги не торопился.
— Берите же!
Иван пожал плечами.
— Неудобно как-то. Я ведь расплатиться не смогу,— по крайности, в скором времени.
— А и не надо расплачиваться. Мы, русские люди, во всем разуверились; уж и вообразить не можем, что человек человеку может вот этак, запросто, помочь. Фабрику мне продали дешево, она почти так досталась, а вот сейчас прибыль от нее пошла. Так почему бы мне и не помочь своему, родному?..
— Своему... родному?
— Ну, да. Родному. Мы же с вами русские люди — значит, одного рода, родные. Вот если евреи, так те помогают друг другу; бедные приходят в синагогу и им дают деньги. А мы что же — хуже, что ли, их?.. Не понимаю вас.
Капитан взял деньги и неуверенно, неторопливо положил их в карман. И отвернул взгляд в сторону, стеснялся смотреть на Катерину. Поговорили еще несколько минут. Потом Катерина поднялась, сказала: