Марью пошелестел газетой и сообщил:
— Доктор Бика выступил в Коруше перед представителями крестьян, получивших земельные наделы на территории бывших латифундий в долине Соррая. Вот что он сказал: «Государственный аппарат тормозит дальнейшее проведение земельной реформы. Если бы не акции малоземельных крестьян, арендаторов и сельскохозяйственных рабочих, реформа забуксовала бы еще летом. У помещиков много союзников среди перекупщиков сельскохозяйственной продукции, маклеров, ветеринарных врачей и даже в кредитных отделениях национализированных банков…»
— Кто такой этот Бика?
— Государственный секретарь по аграрным проблемам, коммунист.
«Очевидно, один из тех, кто пытается усидеть на краешке стула», — подумалось Луишу.
— Просматривай почаще газеты. Несмотря ни на что, реформа продолжается. Вот здесь он говорит: «В середине августа в округе Эвора было занято лишь 70 тысяч гектаров помещичьих земель, а в конце сентября — уже 150 тысяч гектаров. Раздел земли проходил организованно, в строгом соответствии с законом под руководством профсоюза сельскохозяйственных рабочих и союза малоземельных крестьян».
Марью замолчал, отложил в сторону газету и включил радио — послышалась музыка. Он покрутил ручку настройки и поймал нужную ему волну. Диктор говорил:
— «Офицеры Южного региона побывали в кооперативе «1 Мая» и у сельскохозяйственных рабочих Бенавила, где некогда хозяйничал голод, и убедились в происходящих переменах. Они установили, что крики о жертвах произвольного занятия земель не имеют под собой никакой почвы. Все занятые земли ранее плохо обрабатывались. Процесс протекает корректно, под защитой вооруженных сил Юга…»
— Этому, очевидно, можно верить.
— Да, так оно и есть!
— Я в этом сомневаюсь.
— С каких пор, па?
— С тех пор, как Вашку был вынужден покинуть свой пост.
Диктор между тем продолжал:
— «Тем, кто до сих пор строит иллюзии, мы отвечаем цифрами. До 25 апреля 1974 года в стране производилось самое большее 500 тысяч тонн пшеницы в год. Нынешним летом урожай этой культуры достиг 650 тысяч тонн и полностью был убран в закрома. При планомерном расширении посевных площадей мы сможем в недалеком будущем полностью отказаться от ввоза зерна из-за границы…»
Луиш не прислушивался к словам диктора — гладкие речи не вызывали у него доверия. Башку Гонзалеш говорил совсем по-другому. Он, конечно, не был оратором традиционного типа, выступая по телевидению, часто заикался, сбивался, но он был парнем, которому народ верил, хотя симпатия народа сама по себе не могла оградить политика от ошибок.
Неужели коммунисты, опираясь на поддержку таких, как он, взяли на себя слишком много и тем самым упустили шанс? И разве только угроза потери власти заставила противников сплотиться? Конечно, все было не совсем так. Суареш всегда выступал против Народного фронта, сама эта идея действовала на него, как красная тряпка на быка. Но факт остается фактом: лишь в аграрном вопросе коммунисты и социалисты стояли на одинаковых позициях. Останется ли вообще ПКП в будущем году в правительстве? Вряд ли, но и это еще не конец.
Проехав Алькасер-ду-Сал, Луиш предложил Марью повести автомашину, но тот отказался.
— Боишься «серых»? — удивился Луиш. — На этой дороге их не будет.
— Полиция Суареша меня не волнует. Просто у меня нет желания.
Как же с ним трудно! Он мог обидеться на тебя за то, что ты не знал, кто такой доктор Бика, и сомневался в правдивости партийной прессы. Он не прощал никаких колебаний, и Луиш понимал почему. Из тезисов, в содержание которых сам он особенно не вдумывался, его мальчик черпал уверенность. Разве можно отбирать ее у него? И все же это необходимо, в противном случае это сделает сама жизнь, но более жестоким способом.
Над плоскими крышами домов показалась буровая вышка. Бутылки в машине звякали на каждой выбоине. Деревня выглядела безлюдной, хотя день был в разгаре. И у Луиша возникло подозрение, что здесь что-то не так. Он сбросил газ и опустил стекло, но постукивания дизеля не услышал — он, очевидно, не работал. Может, именно в это время меняли бур, а может…
Вот и подворье Пату. Луиш объехал забор и убедился, каковы размеры катастрофы. Он увидел сто, нет, двести крестьян — мужчин, женщин, детей, часть из которых, судя по запыленным грузовикам, прибыли издалека.