Шэрон работала с ним над предыдущими двумя делами, руководя командными постами, пока они с Изабель искали улики. Но поскольку к этому делу привлекли весь штаб ФБР в Лос-Анджелесе, и командный центр расположился в здании Бюро, ей не было смысла лететь сюда.
— Мак, — сказала она, отвечая на звонок. — Надеюсь, это хорошие новости.
Он невольно улыбнулся. Прямо к делу. Ее специализацией являлось ситуационное управление и коммуникация, и это заметно.
— Нет, — ответил Мак. Он помедлил, обдумывая то, о чем собирался попросить. Но он уже принял решение и нырнул в омут с головой. — Мне нужна услуга.
— Выкладывай, — ответила Шэрон.
— Не торопись соглашаться, — предостерег ее Мак. — Ты еще не слышала, о чем я прошу.
— Ладно, — отозвалась Шэрон. — Я жду.
— Мы тут просто тонем в записях камер видеонаблюдения, — сказал Мак. — Уверен, ты можешь себе представить.
Детали похищения Изабель расплылись по всей стране, когда они осознали, что ее забрали у них из-под носа.
— Представляю, — сказала Шэрон, и Мак понимал, что это правда. Она работала с людской силой, которая просматривала записи из госпиталя, где была похищена последняя жертва.
— Это не произойдет вовремя, — сказал Мак. — Это физически невозможно.
— Согласна, — сказала Шэрон, отвечая кратко и все еще ожидая.
— Мне нужно компьютерное время, — сказал Мак.
На другом конце линии воцарилась пауза.
— Ладно, — медленно отозвалась Шэрон.
— Большое компьютерное время, — сказал он. — Супер-большое. Например, за компьютером, совместно разработанным ЦРУ и ФБР для Национальной безопасности. Ты знаешь такой.
Два агентства постоянно подвергались шквалу огня за то, что не сотрудничали, но обнаружили общую необходимость в децентрализованном сетевом супер-компьютере, который был достаточно большим и достаточно крупным, чтобы обрабатывать обширные объемы информации, которые становились хлебом с маслом для безопасности страны.
— Национальная безопасность, — произнесла Шэрон. — Я знаю кое-кого. Жаль, я работаю на ФБР.
Мак стиснул зубы. Он понимал, что просит о многом.
— Но я знаю тебя, Шэрон. У тебя есть связи в таких местах, о существовании которых большинство людей даже не догадывается. Все прошли твою программу. Ты обучала их всех. Мне нужно время на таком компьютере. Я могу передать тебе данные по оптоволоконной связи.
— Уверена, ты знаешь, — медленно произнесла Шэрон, — что смысл существования такого компьютера — национальная безопасность, — и не называя конкретной связи, осознавая, что этот звонок, скорее всего, будет записан и проанализирован тем самым агентством. — Уверена, что похищение серийным убийцей не входит в эту категорию.
Мак уставился на собственные ботинки и прошел к обочине.
— Я знаю, что ты права, — сказал он. — Говорил же не соглашаться слишком быстро.
Последовала долгая пауза.
— Пусть даже так, — наконец сказала Шэрон. — Я все равно заинтересована в твоих данных. Для учебных целей, разумеется.
Да.
— Я отправлю тебе их в течение часа.
***
Прентисс быстро вышагивал по коридору, косясь на камеру всякий раз, когда проходил мимо. Изабель не шевелилась. Она прерывисто дышала, сердце билось ровно, но вода, вылитая на лицо, ее не разбудила. Он посмотрел на лужицу под койкой. Он вылил на нее всю бутылку, и в конце концов, забеспокоился, что задушит ее.
Как нечто такое хорошее обернулось так плохо?
Он сменил направление и покосился на клетку.
Проснись!
Откуда она знала об его матери?
Он остановился.
Потому что она экстрасенс!
Он ударил себя по голове.
Идиот! Ну конечно!
Он почувствовал, как замедляется пульс, и сделал глубокий вдох. Потом он рассмеялся и покачал головой.
Ну конечно она знала об его матери. Она экстрасенс.
На мгновение он запаниковал — совсем как во сне, когда ты оказываешься голым посреди толпы.
Он снова рассмеялся.
Из камеры донесся тихий измученный стон.
Прентисс улыбнулся и повернулся к камере, снова контролируя себя.
— Не начинай без меня, — пожурил он.
***
Живот Изабель как будто горел огнем. Ее левая рука и запястье болели, болтаясь где-то над ней. Она попыталась пошевелить свинцовыми конечностями, но это оказалось слишком тяжело. Даже малейшее движение отдавалось агонией. Она даже не могла поднять веки — они слишком отяжелели.