– Нет вреда? – возмущенно повторил лорд Пеннингтон. – Мой брат промотал свое наследство за игорным столом! И нечего притворяться, что этого не было! Он – позор нашего семейства! Ни я, ни ты, Уолт, никогда не поступили бы так безответственно. Порядочные Стратемы не переступают порога игорных домов!
При этой тираде улыбка Уолта застыла. Он бросил на отца быстрый косой взгляд, а затем мрачно уткнулся в свой бокал. Такая реакция привлекла внимание Элли и заставила задуматься. Быть может, Уолт втайне от отца грешит игрой в карты или в кости?
Если так, то ничего удивительного. Как многие молодые джентльмены, которым решительно нечем заняться, почти все свое время Уолт проводил в клубах и различных увеселительных заведениях. А в таких местах всегда много соблазнов…
Но, кажется, кроме нее, никто этого не заметил. Беатрис перевела разговор на другую тему – засыпала отца вопросами о том, как сразу узнать игрока, чтобы ни в коем случае не поощрять его ухаживания. На время десерта общая беседа перешла на возможных женихов Беатрис и ее будущую семейную жизнь, и Элли вздохнула с облегчением.
К своему пирожному она почти не притронулась. Бывали дни – как сегодня, – когда Элли казалось, что она больше ни одного часа не выдержит под дядюшкиной крышей.
Осталось несколько месяцев, напомнила она себе. Всего несколько месяцев. А потом она станет свободна.
Часы в холле пробили десять, когда Элли наконец смогла скрыться у себя в «детской».
Двенадцать лет назад, когда она, убитая горем из-за безвременной смерти отца, появилась в Пеннингтон-Хаусе, дядюшка отвел ей крошечную спаленку по соседству со спальнями своих младших детей, чтобы по ночам Элли берегла их сон, а днем помогала им с учебой. В конечном счете она стала их гувернанткой. И осталась здесь, даже когда Седрик уехал в Итон, а Беатрис переехала вниз, в просторную спальню рядом с другими членами семьи.
Элли такой чести не предложили.
Теперь темная классная комната и соседние спальни были пусты. В «детском крыле» Элли осталась единственной обитательницей – и это ее вполне устраивало. Здесь она могла спокойно работать над своим замыслом, не опасаясь, что ей помешают.
Элли надела скромную ночную рубашку и устроилась на кровати, подложив под спину тощую подушку и прикрыв ноги одеялом. Устроив блокнот на согнутых коленях, словно на импровизированном столе, при колеблющемся свете свечи принялась рисовать двух новых персонажей для своих сказок.
Первая – кошка-волшебница: Элли решила, что звать ее будут Фея-Длиннохвостая. Высокая, гибкая и элегантная, на задних лапах, в струящемся сказочном наряде, в передних лапах она держала пару блестящих туфелек. Когда Элли сделает рисунок в цвете, туфельки станут винно-красными.
Интересно, заметит ли кто-нибудь, что женственные черты и мудрые глаза волшебной кошки принадлежат леди Милфорд?
Улыбнувшись, Элли несколькими решительными штрихами добавила кошачьей мордочке изящные усы. В холодной спальне, на комковатом матрасе, в тусклом свете свечи – сейчас она не замечала неудобств и была счастлива.
В воображении ее родилась новая сцена, которую Элли начала переносить на бумагу. Фея-Длиннохвостая направила свою волшебную палочку на крысу – огромную крысу в человеческий рост, пробравшуюся к принцессе в спальню. Гигантского грызуна Элли одела в широкий черный плащ, зловеще развевающийся за спиной, и черную шляпу с опущенными полями.
Создавая второго нового персонажа, Элли черпала вдохновение в образе странного незнакомца в фаэтоне, встреченного дважды за сегодняшний день. В этом человеке чувствовалось что-то неуловимо зловещее… хотя, быть может, это просто ее богатое воображение. Но, право, гораздо интереснее вообразить, что это какой-нибудь негодяй с недобрыми намерениями, чем признать скучную правду: скорее всего, самый обычный джентльмен услыхал где-нибудь о красоте леди Беатрис Стратем и решил полюбоваться на нее, не дожидаясь первого бала.
И все же Элли решила превратить его в крысака-злодея. «Как странно работает воображение!» – думала она. День был утомительный, ужин невыносимый. Поднимаясь к себе, Элли едва не падала от усталости – и, кажется, готова была рухнуть в постель и уснуть. Но, едва взяла в руки блокнот и карандаш, сна как не бывало. Новый поворот сюжета наполнил ее энергией и заставил мысль заработать с новой силой.
У изножья узкой кровати стоял сундук с одеждой Элли, а в нем скрывалась толстая пачка акварельных рисунков с подписями. Над этой рукописью Элли работала уже несколько лет, каждую свободную минуту, которую удавалось улучить в потоке бесконечных домашних обязанностей. Она твердо решила закончить свою книгу к осени – и работала каждый вечер до поздней ночи, пока не начинали слипаться глаза и карандаш не выпадал из рук.