Голосом, напряженным от физического усилия, он сказал:
— К весне у нас будет еще один.
Я занесла топор.
— Заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ! — заорала я и опустила топор ему на затылок.
Раздался странный влажный щелчок.
Несколько секунд тело его еще оставалось согнутым, а потом он повалился лицом вниз на руки, державшие полено. Он дернулся пару раз и замер.
Трясясь от ярости, я наклонилась над его телом и крикнула:
— Получай, ненормальный придурок!
В лесу вокруг нас стояла тишина.
Оставляя красный след на белокурых волосах, кровь текла по его голове и капала на сухую землю — кап, кап, кап, потом перестала течь.
Я ждала, что сейчас он обернется и ударит меня, но секунды текли, превращаясь в минуты, мой зашкаливающий пульс постепенно успокоился, и я в конце концом смогла сделать несколько глубоких вдохов. Рана не расколола ему голову, нет, но светлые кудри вокруг острия топора — до половины вошедшего в его череп — представляли собой блестящую багровую массу, и часть волос попала глубоко в порез. Какая-то муха села и принялась ползать вокруг раны, потом появились еще две.
На ослабевших ногах я пошла в хижину, крепко обнимая себя руками за плечи. Мои глаза были загипнотизированы зрелищем рукоятки топора, торчавшей в небо, и кровавой лужей вокруг его головы.
Добравшись до хижины, я сорвала пропитанное потом платье, а потом включила душ, пока вода не стала такой горячей, что почти обжигала мою кожу. Отчаянно дрожа, я села в ванну, подтянула колени к подбородку и крепко обхватила их руками, чтобы сдержать судорожные сокращения мышц. Вода потоками лилась на мою склоненную голову, словно в каком-то обряде яростного духовного очищения, а я сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, и пыталась осмыслить то, что только что сделала. В моей голове не укладывалось, что он действительно умер. Чтобы убить такого человека, необходима была серебряная пуля, крест, да еще и осиновый кол в сердце. А что, если он все-таки не умер? Мне нужно было пощупать у него пульс. А что, если как раз сейчас он направляется в хижину? Несмотря на лившиеся на меня потоки горячей воды, я содрогнулась.
Ожидая, что он вот-вот может наброситься на меня, я медленно открыла дверь в ванную, и волна пара вырвалась в пустую комнату. Потом медленно подняла платье с пола и надела его через голову. Медленно подошла к двери на улицу. Медленно приложила ухо к холодному металлу. Тишина.
Я попробовала ручку, молясь, чтобы она не захлопнулась, когда я закрывала дверь. Ручка повернулась. Я приоткрыла дверь на несколько сантиметров и выглянула. Его тело оставалось все в той же позе посреди поляны, но солнце уже сдвинулось, и теперь рукоятка топора отбрасывала тень, как солнечные часы.
На согнутых напряженных ногах, готовая в любой момент броситься наутек, я начала подкрадываться к нему. Через каждые пару шагов я останавливалась, прислушиваясь к любому звуку, приглядываясь к малейшему движению.
Когда я наконец добралась до него, тело с подмятыми под него руками показалось мне каким-то неуклюжим, а неловкая поза делала его меньше.
Затаив дыхание, я протянула руку к его шее с противоположной от кровавого ручья стороны и пощупала пульс. Он был мертв.
Я медленно попятилась, села на крыльце в кресло-качалку и попыталась сообразить, каким должен быть мой следующий шаг. В ритме каждого движения кресла в голове моей крутились одни и те же слова: Он мертв. Он мертв. Он мертв. Он мертв. Он мертв.
Жаркий летний день клонился к вечеру, и наша поляна выглядела идиллически. Мягко журчала речка, успокоившаяся после бурных весенних дождей, время от времени слышалось пение птиц — дрозда, ласточки или голубой сойки. Единственным признаком совершившегося здесь насилия было жужжание быстро растущей стаи мух, покрывавших рану и лужу крови. В памяти всплыли его слова: «У природы есть свой план».
Я была свободна, но не чувствовала этой свободы. До тех пор пока мои глаза видели его, он продолжал для меня существовать. Я должна была что-то сделать с его телом. Но что?
Велико было искушение сжечь этого негодяя, но дело было летом, на поляне было очень сухо, и я не хотела, чтобы из-за меня начался лесной пожар. Сделать яму в сухой и плотной земле, чтобы закопать его, было практически невозможно. Но и оставить его просто так я тоже не могла. Даже после того как я убедилась, что он умер, умер окончательно и бесповоротно, сознание мое отказывалось воспринимать тот факт, что он уже не может причинить мне вред.