Малкольм — это его отец. Джереми никогда не называл его иначе как по имени.
— Ему так тебя не хватало? — спросила я.
Джереми рассмеялся — не хмыкнул, как обычно, а именно разразился раскатистым хохотом и так меня при этом напугал, что я чуть печенье не выронила.
— Нет, — проговорил он, наконец овладев собой. — Малкольм по мне не скучал ни в коей мере. Просто он каждое лето так делал — заезжал посмотреть, как мне живется. Если оказывалось, что хорошо, — а так оно оказывалось всегда, — то пора было забирать меня домой.
Я не нашла, что ответить.
Джереми продолжал:
— Я подрос и смекнул, что и его можно перехитрить. Как только Малкольм появлялся на пороге, у меня начинался приступ тоски по дому. О, как мне тут плохо! Заберите меня отсюда! Естественно, тогда он оставлял меня на все лето. Братья Соррентино мне подыгрывали. Они знали, что меня ожидает дома. — Он криво улыбнулся: — Ты, я, Клейтон — живем вместе, и у всех троих поганое детство. И как только мы нашли друг друга?..
— У Клея было хорошее детство.
— Если не учитывать то незначительное обстоятельство, что его сделали оборотнем в пятилетнем возрасте, и следующие несколько лет он скрывался в болотах, питаясь одними алкашами да крысами.
— Я имела в виду после этого. После того, как ты его спас. Он часто вспоминает, как хорошо ему было в Стоунхэйвене.
— Ну, если его не исключали из школы за то, что он препарирует морских свинок из живого уголка.
— Свинка же сама сдохла!
Джереми усмехнулся:
— Как сейчас слышу эти слова. Тридцать лет прошло, а все слышу. Вот представь: Клей впервые допущен на собрание Стаи. Я делаю вид, будто все нормально, никому не говорю про исключение. Тут в комнату влетает Дэниел и объявляет перед всей Стаей: «Клейтона выперли из школы, он распотрошил морскую свинку!» Следом врывается Клейтон, подбегает к Дэниелу, смотрит на него со злостью, снизу вверх — хотя они были ровесники, в росте Клейтон поотстал на целую голову — и орет: «Она сама сдохла!»
— И это объяснение всех удовлетворило?
— Совершенно верно, — кивнул Джереми и покачал головой. — С тех пор и до самого провала затеи с игрушками я часто задавался вопросом, гожусь ли вообще на роль приемного отца.
— Что еще за игрушки?
— Клей тебе не рассказывал?
Джереми допил молоко, подхватил мой стакан и встал. Я дернула его за штанину.
— Расскажи.
— Как вернусь.
Мне оставалось лишь испустить разочарованный стон — и ждать. Ждать и ждать, потому что с молоком он возился подозрительно долго. На эффект играл.
— Стало быть, игрушки, — подсказала я, когда он наконец вернулся.
— Они самые. У Клея были нелады с другими школьниками. Думаю, ты слышала.
Я кивнула.
— Он не был похож на других, да и не старался быть как все. Замкнутый, для своего возраста коротышка. И еще акцент… Когда мы познакомились, меня это очень удивляло. По словам Клея, он прожил в штате Нью-Йорк двадцать лет, а мне показалось — только-только сошел с поезда из Луизианы. Сказал, в детстве его часто дразнили из-за акцента… вот он и решил от него не избавляться. Извращенная логика.
Что угодно, лишь бы не иметь с окружающими ничего общего. После происшествия с морской свинкой я какое-то время воспитывал его в домашних условиях и только в следующем сентябре послал в школу — в другую, разумеется. Директора я попросил, чтобы о любых выходках Клея срочно сообщали мне. Приходилось по три раза в неделю — не шучу! — ходить на собрания родительского комитета. По большей части речь шла о мелочах, но как-то раз один из учителей заявил, что Клей плохо ведет себя на переменах. Другие дети жаловались на него: мол, он все время за ними ходит, подкрадывается втихаря и так далее.
— То есть он выслеживал их, — проронила я. — Выискивал слабости у потенциальной добычи.
— Именно. Натворить он ничего не натворил бы, потому что получил строгое внушение: одноклассников не жрать. — Джереми закатил глаза. — Обычно родители запрещают детям разговаривать с незнакомцами. Я своему ребенку запретил их есть. Учитель сказал еще, что Клей безразличен к обычным детским забавам — к игрушкам, например. Игрушки! Вот что я упустил из виду. Он ведь мало чем походил на типичного мальчишку, и я порой забывал о самых элементарных вещах. Сразу после собрания я заехал в магазин и набрал несколько пакетов игрушек. Клей отнесся к подарку равнодушно… сделав исключение для набора пластмассовых зверушек — там были фигурки коров, лошадок, овечек, оленей, верблюдов и так далее. Он унес их в свою комнату и часами оттуда не выходил. Я поздравил себя с завидной проницательностью: думал, Клей почувствовал какое-то родство с этими животными и потому так к ним привязался. А потом я нашел книгу.
Джереми смолк.
— Какую книгу? — спросила я, потому что именно этого он от меня и ждал.
— «Анатомию животных» Гибсона. Он стащил ее из школьной библиотеки и успел зачитать до дыр. Тогда я осмотрел зверушек повнимательнее — на всех обнаружились красные крестики, да не абы где.
— На месте жизненно важных органов, — догадалась я. — Для охоты.
— В точку.
— Ну и что ты сделал?
— Прочитал ему лекцию о вреде воровства и заставил немедленно вернуть книгу в библиотеку.
Я расхохоталась, запрокинув голову. Джереми положил руку мне на талию, и я наслаждалась каждой секундой близости, столь редкой между нами.
— Может, пробежимся? — предложил он через пару минут. — Как раз стресс снимем, день-то выдался напряженный.
Усталость давала о себе знать, но вслух я бы в этом ни за что не призналась. Как правило, оборотни бегают вместе: сказывается стайный инстинкт. Джереми и в этом отношении отличался от других. После Превращения он предпочитал оставаться в одиночестве. Иногда вожак присоединялся к Стае на время охоты, однако на регулярные пробежки выходил без партнера. Вот почему я не смогла бы ему отказать, даже если бы с ног валилась от изнеможения.
Мы двинулись по тропинке в лес — в чаще легче подыскать безопасное место для Преображения. Не прошли мы и десяти шагов, как Джереми обернулся и уставился на что-то у меня за спиной.
— Что такое? — забеспокоилась я.
— На подъездной дорожке фары, — ответил он шепотом.
Дорожка круто поднималась от шоссе к коттеджу, поэтому машины, остановившейся на вершине холма, было не разглядеть — лишь огни фар. Вскоре они погасли, и двигатель затих. Открылась и закрылась дверца. Вот кто-то пошел вдоль кромки холма. Из-под ботинка вылетел камешек, с шумом запрыгал вниз. Снова тишина. Насторожился, наверное — не услышал ли кто? Шелест травы о материю брюк. Что-то темное мелькнуло над нами — просто движение, не имеющее формы. На юг уходит, по ветру. И ведь знает, что по ветру. Справа от меня скрипнуло дерево. Я вздрогнула. Ничего, просто ветер.
Джереми застыл на месте: всматривался в темноту, прислушивался, принюхивался. Его напряжение выдавали только плотно сжатые губы. На мой тревожный взгляд он не ответил — слишком занят: наблюдает, ждет. Шуршание хвороста под чьими-то ногами. Тихо. Где-то за озером закричала гагара. Я вздрогнула. Справа по склону покатился большой камень. Поворачиваясь на звук, я краем глаза уловила слева от себя размытое пятно. Купилась же! Вот дерьмо. Поздно: неизвестный сделал подсечку, потом захват — и придавил мне руки к бокам. Под его весом я рухнула на землю.
ГОСТИ
— Скучала по мне? — полюбопытствовал Клей. Лицо его расплылось в широченной улыбке.
Я резко брыкнулась, и он кувырком полетел на кучу валежника. Свалившийся сверху сук вышиб из него остатки дыхания.
— Кажется, не очень, — с трудом выговорил он, не переставая, впрочем, улыбаться.
— Можно я убью его? — спросила я Джереми. — Ну пожалуйста!
— Покалечить разрешаю, убивать не надо. Он нам еще пригодится. — Джереми протянул Клею руку и рывком — весьма чувствительным — поставил его на ноги. — Рад видеть, что ты получил мое сообщение. Но так рано мы тебя не ждали. С курсами неприятностей не возникло?