А потом Инга заметила изменения глаз. Зрение не ухудшилось, скорее наоборот, но в один не очень прекрасный день ее глаза перестали быть человеческими. Сначала в уголках глаз появились фиолетовые разводы. Они постепенно увеличивались, становились все насыщеннее, темнее и, в конце концов, полностью затопили радужку и белок.
В день, когда это случилось, Инга, лежа в медбоксе, услышала такой разговор:
— Она полностью адаптирована, амон адмирал. Только волосы почему-то не изменились, но если желаете…
— Нет, оставь. Мне нравится этот цвет. Он напоминает мне Глаз Ратса — красного карлика в нашей системе. Я даже испытываю ностальгию по дому, глядя на них.
— Как скажете, амон адмирал.
Медик по имени Лертис ушел. Инга судорожно вздохнула, понимая, что осталась один на один со своим мучителем.
Аллард несколько секунд смотрел на нее, потом запустил руку ей в волосы и начал медленно перебирать, пропуская шелковистые пряди между пальцев.
— У тебя очень мягкие волосы, — услышала она его голос. Тон амона звучал задумчиво и отстраненно, будто мыслями он был где-то далеко, за сотни световых лет от этого места. — И длинные. Они похожи на шелк Таан-Ра. Мне нравится ощущать их в руках. Нравится, как они скользят между пальцев, гладкие и прохладные.
Инга задрожала, кусая губы.
Внезапно он резко посмотрел на нее и совсем другим тоном спросил:
— А ты, ливарри, что чувствуешь ты? Тебе нравится, когда я касаюсь тебя?
Это был риторический вопрос. Но тон, которым он был задан, заставил Ингу внутренне сжаться.
— Зачем вы делаете все это со мной? — прошептала девушка, ни на что не надеясь.
И почувствовала, как адмирал погладил ее кончиком пальца по щеке.
— Я бы хотел поступить с тобой иначе, ливарри. Поверь, мне это тоже не приносит особого удовольствия. Но иначе нельзя.
— Почему?
— Твое человеческое тело не приспособлено для жизни со мной. Ты слишком хрупкая. А я не хочу тобой рисковать.
— Но… я же клон… — Инга запнулась. Вот, опять он намекает на какие-то отношения. Она закрыла глаза. — Почему вы изначально не создали меня такой, как вам нужно? Я уже ничего не понимаю…
— Тебе и не нужно, ливарри, — он снова погладил ее. — Я позабочусь о твоей безопасности. Когда мы прибудем на Альфу, к твоим услугам будут лучшие слуги, лучшие учителя. Я хочу, чтобы ты ни в чем не нуждалась.
— Вы так заботитесь о своей сексуальной игрушке?
Аллард почувствовал горечь в ее словах и помрачнел. Сказать правду сейчас? Нет, это слишком опасно. Он должен быть уверен в том, что доставит ее на Альфу в целости и сохранности.
— Я забочусь обо всех своих игрушках, — сухо произнес он. — Скоро ты сможешь выйти из адаптационной камеры, но твои передвижения по кораблю будут ограничены ради твоей собственной безопасности.
Эта адаптационная камера стала для Инги тюрьмой. Своеобразным террариумом, в котором ее держали, как неведомую зверушку. Каким-то способом тарианцы смогли полностью воссоздать ее спальню и личные вещи, но воздух здесь был прохладнее и суше, чем на Земле. А еще инфра-душ и утилизационный бокс отличались от тех, к которым привыкла Инга.
Но самым неприятным было то, что стены камеры по приказу амона меняли свою молекулярную структуру, становясь то прозрачными, как стекло, то плотными, как бетон. Даже стоя в капсуле инфра-душа Инга не могла быть уверена, что сейчас не окажется перед взглядом своего мучителя. Это не давало расслабиться ни на минуту.
И вот теперь он ей говорит, что она сможет выйти… Но, похоже, не слишком рад такой перспективе.
— Боитесь, что я вскрою аварийную капсулу и улизну? — не выдержав, Инга послала ему кривую усмешку.
— Не боюсь, — все такой же бесстрастный тон. — Капсулы закодированы, к тому же ты больше не человек. Если думаешь, что сможешь вернуться на Землю — забудь. Сама атмосфера этой планеты теперь для тебя враг номер один. Ты умрешь, не успев сделать и вздоха.
Он замолчал, давая понять, что разговор окончен.
Но Инга сознательно пропустила этот намек.
— Зачем вам клон с прошлым и памятью? — она должна докопаться до правды. — Почему мне не стерли воспоминания? Чтобы сделать пытку еще изощреннее?
На ее ресницах сверкнули злые слезы, и она резко вскинула подбородок вверх, чтобы скрыть этот знак слабости и поражения. Но одна слеза все же сорвалась.
Аллард проследил взглядом, как соленая капелька стекла по щеке девушки к подбородку, оставляя за собой влажный след.
Благородным амонам не пристало испытывать какие-либо чувства. Чувства — это атавизм, присущий отсталым расам и низшим кастам. А сердце амона должно быть свободно. Точнее, у него вообще не должно быть этого сердца. Только холодный рассудок, расчетливый ум, сила и власть.