- Я не хочу, я не могу сейчас, - почти беззвучно прошептала Анна, уже все поняв, уже все сообразив. Яркий красочный образ унижения зародился и полыхнул взрывом безнадежности, оставив в нейронах мозга незаживающий ожог. Плечи Анны безвольно опустились.
-Нет? - Он обошел Анну, встал сбоку, прислонившись плечом к стене. Бездумным движением протянул руку к крану, и стал крутить открывая-закрывая.
- Не хочешь? - тугая струя воды прерывистыми толчками - точками и тире билась в фаянсовое дно чаши, будто выбивая сигнал SOS.
- Ну, раз не хочешь - не буду и настаивать.
Он прекратил насиловать кран, положил левую руку ей на голову и погладил по волосам:
- Хорошая Киса, все понимает. Ты же все прекрасно понимаешь, кошечка?
Анна потерянно молчала, в ее глазах зарождались слезы. Он начал медленно накручивать ее ухоженные длинные волосы на ладонь. Голова Анны задралась так сильно, что в растянутом горле перехватило дыхание. С потолка в глаза, неимоверно ярко, бил режущий свет.
- Но все же, ты нуждаешься в первом уроке, - прошептал на ухо пахнущий холодным ментолом голос. Киса знает, в чем провинилась?
Анна была не в состоянии ни выговорить слово, ни двинуть головой в жесте подтверждения или отрицания. Да он в них и не нуждался, это было очевидно.
Он развернул ее тело, оттащил от стены, пнул под колени, а когда Анна упала, принялся тыкать ее лицом в мокрое пятно пахнущее мочой:
- Нельзя гадить где попало, нельзя! Ты сама виновата, зачем ты заставляешь меня нервничать! Я обязан научить тебя гигиене, понимаешь?
В нос Анны лез резкий запах, частицы мочи, пыли, грязи, песка - серыми кляксами размазывались по лицу, попадали в глаза, причиняли нестерпимую боль, забивались в ноздри. Анна задыхалась.
- Ты будешь соблюдать порядок! Будешь! Будешь! - откуда-то с неимоверной высоты, из небесного Ада гремел дьявольский голос. - Гадить надо в унитаз! Никто не собирается за тобой прибираться! Здесь у нас служанок не предусмотрено, понимаешь?
Кажется - она хватала его за руки. Может быть - просила, умоляла о чем-то. Может - хрипела и плакала. Она не поняла, не запомнила. Все слилось в один сплошной поток ужаса и грязи, растянулось по всем секундам и минутам, пока продолжалась экзекуция.
В конце концов, «воспитание» прекратилось. Она все еще помнила книжное «все когда-нибудь завершается». Книги не врали. Возможно - только ненужная, непрактичная в этой безумной ситуации печатная банальность и спасла ее от помешательства.
Он стоял над ней запыхавшийся и говорил: «Сама виновата», и: «О, черт, испачкал руку», и: «Я тебя приучу к порядку». Говорил: «Ладно, на сегодня достаточно», говорил: «Не забудь умыться - выглядишь паршиво». И, уже уходя: «Надеюсь, ты все поняла, Киса. Почему-то уверен, мы с тобой подружимся»
А потом глухо щелкнул замок, и наступило невыносимо запоздавшее, такое долгожданное спокойствие.
Искусственный свет неживой энергосберегающей лампы контрастно прорисовывал: старенький матрас веселой расцветки, на матрасе - небольшую пластиковую бутылку с водой. Поблескивающую металлом, растянутую на полу до середины комнаты цепь. Анна словно смотрела чужой, непонятный фильм, требующий глубоких размышлений.
И только застывший кадр, с раздавленным картонный стаканом, пюре из которого размазалось по бетонному полу, - давал понять, что режиссер этого фильма совершенно ничего не понимает в композиции, гармонии. И уж наверняка, это будет неимоверно, невозможно затянутый фильм, в конце которого не предусмотрен хэппи-энд.
3.
Анна пыталась найти какую-нибудь точку опоры в этой замкнутой вселенной ужаса. Что-то, что помогло бы ей встать, и, хотя бы, умыться. Миллион лет назад, еще тогда - в прошлой свободной и беспечной жизни, по утрам она любила гримасничать перед зеркалом, когда чистила зубы. Тогда, она рассматривала милые ужимки личика в зеркале, и представляла себя героиней романа о любви. О большой любви, в антураже галантного века. Или чуть пораньше, или чуть попозже. Допустим - Скарлет из «Унесенных ветром».
Что бы сделала сейчас, на месте Анны, Скарлет? Хотелось бы посмотреть, с какой физиономией Скарлет произнесла бы свою коронную реплику: «Об этом я подумаю завтра».
Анна разозлившись произнесла:
- Об этом я подумаю завтра!
В ее исполнении фраза звучала настолько фальшиво, что от стыда она почувствовала прилив крови к лицу. Чертова Скарлет! А ведь в романе, как помнится, она, в довершение ко всему, кого-то убила. Какого-то солдата, что ли? И как только умудрилась? Не голыми же руками прикажете убивать здорового мужика. Вцепиться в глаза? В шею? Попытаться задушить? Фантазия у Анны была хорошо развита, выпестована десятками, сотнями прекрасных, глубоких книг. Она отлично, почти в красках представляла последствия: один его удар, ногой или рукой - просто отправит ее в нокаут. Она представила набитые костяшки мужского кулака дробящие ей кости носа, представила свое тело валяющееся в луже крови, не способное дышать, и ей стало жутко.