Да знает ли она хоть что-то о жизни сирот? Или о жестокости в детских домах? То и дело в прессе появляются материалы на эту тему. Ей же - повезло иметь семью. Кроме этого - она ни разу не дралась в детстве, не получала серьезных ран или переломов. В школе, разве не она пряталась в книжные миры на переменах, когда непоседливые одноклассницы затевали шумные физические игры? Берегла себя, боялась случайно пораниться. Не она ли сторонилась подростковых девичьих групп, словесные перепалки между которыми иногда оканчивались драками?
Что она могла знать об ощущениях ребенка, избитого сверстниками ночью в интернате: когда некуда и не к кому обратиться за помощью? О семейной жестокости, когда фиолетовые следы от порки не сходят неделями, потому что со страшной периодичностью обновляются?
А что она? Расклеилась, получив несколько тумаков. Собралась умирать от сломанного пальца. Конец света пришел от того, что заперли в одиночке? Любой бездомный пацаненок рассмеялся бы ей в лицо, услышав подобные стенания. Любая бродячая собака, коротающая ночи в подворотне, благодарила бы провидение за крышу над головой, спасающую от холода и осадков.
Осужденные годами живут в тюрьмах, где драки и конфликты, да и просто побои слабых собратьев - в порядке вещей. И ничего - терпят, выживают и выходят на свободу!
Анна упорно искала - а скорее воспитывала в себе мужество - пытаясь обрести хоть какую-то точку опоры в борьбе с обстоятельствами. В поисках аргументов к продолжению существования в качестве независимой личности, из закоулков памяти был извлечен один из страшнейших эпизодов, показанный по телевидению: жертва маньяка, более десяти лет просидевшая в подвале в качестве сексуальной рабыни, и там же родившая ребенка, который практически не умел разговаривать.
От злости на собственную бесхребетность, Анна до скрипа сжала зубы. Сотни людей, попавших в смертельные обстоятельства, умудрялись спастись вопреки всему. Неужели она не сможет? Она в состоянии мыслить, в состоянии шевелиться - она еще дышит, черт возьми! Она еще поборется!
Приняв решение, Анна, по старой привычке ботаников и зубрил, начала составлять план. Первым пунктом оказались физические кондиции: кости бедра и плеча, похоже, целы - просто сильные ушибы. А вот со сломанным мизинцем требовалось что-то делать. Остальные части плана подождут, их можно обдумать позже. В первую очередь мизинец.
Очень мешало отсутствие света, но Анна решила не терять запал, и, для начала, прощупала поврежденную руку: кисть прилично распухла, напоминая надутую резиновую перчатку, но мизинец распух еще больше. Казалось невероятным, что кожа на нем до сих пор не лопнула от натяжения. Поврежденные фаланги пронзала острая боль при каждом прикосновении.
Теоретически Анна представляла: следует вправить перелом, а потом зафиксировать. Только вот - как это сделать? Потянуть за фаланги, чтобы обломки костей встали на место? А вдруг острые осколки порвут кожу? Бррр... Анну передернуло. Она представила эту кровавую картину, и ей сразу не по себе. Избави бог, от таких экспериментов!
Покрутив в голове проблему и так и сяк, она пришла к выводу, что чем проще - тем лучше.
Потыкавшись в темноте, она нашла неиспользованную ранее полоску от разорванной штанины и положила ее рядом с собой. Собрав мужество в кучу, Анна пристроила левое предплечье на бетон и придавила запястье коленом. Было больно, но пока терпимо.
Анна пару раз глубоко вздохнула. Душа провалилась куда-то вниз, словно при подъеме в скоростном лифте. Не давая себе окончательно испугаться и отказаться от замышленного, Анна примерилась, моля Бога, чтобы все получилось с одного раза, и, сжав зубы, изо всех сил надавила основанием правой ладони на изувеченный мизинец. Сустав смачно хрустнул, и палец выпрямился на полу. Анна заорала в полный голос, не жалея связок...
От боли это не помогло, но позволило выплеснуть страх. Она освободила руку, прижала ее к груди и стала баюкать как младенца, матерясь при этом такими словами, которые и знать никогда не знала.
...О господи, как же больно, - проговорила она пять минут спустя. - Как бабы рожают, не представляю. Я, наверное, в жизни не смогу.
Вторая часть лечебной процедуры прошла менее болезненно: тихо постанывая, она плотно замотала лентой вместе: средний, безымянный и мизинец. Зубами, кое-как, порвала на завязки кончик ткани и изобразила подобие узла.
Обессилев, Анна повалилась на матрас. По всему телу выступил жаркий пот, она чувствовала себя словно царь из «Конька-Горбунка» принявший ванну с кипятком. На удивление, у нее даже остались силы, чтобы себя немножечко похвалить. Кто бы мог подумать, что она способна на такие подвиги! Она отдавала себе отчет, что, скорее всего, палец срастется неправильно, и вряд ли будет сгибаться. И тем не менее...