Звук шагов ей удалось услышать лишь в самый последний момент: очевидно пол был застелен чем-то мягким. Ковролин?
Она проворно, как ей казалось, отскочила на свое место, но сеть не успела. Единственное доступное оружие осталось стоять на полу.
Он вернулся, держа что-то в руках, и шурша целлофановой оберткой. Не глядя, толкнул дверь ногой, та захлопнулось. Вид у него был уже чуть потрезвее: от него не укрылась ее минутная растерянность и напряженность позы.
- Развлекаешься? - он бросил ей пакет. - Давай развлекаться вместе.
Анна поймала сверток, сердце предательски сжалось. Внутри целлофана виднелись трусики и бюстгальтер - невероятно праздничные, расшитые и цветастые. И невероятно пошлые.
- Примерь. Я уверен, тебе понравится, - произнес он, выделяя первое слово повелительной интонацией.
Анна мгновенно показалась себе проституткой, которую продали в рабство. Еще не раздетая, она уже чувствовала себя голой и растерзанной. Как курица-гриль: ощипанная, выпотрошенная и с разведенными ногами - готовая к употреблению. Стыд вперемешку с ненавистью заполняли ее, не позволяя ясно соображать. В голове зациклено вертелась неуместное в данный момент правило, заученное с детства: «Нельзя одевать белью сразу после покупки. Необходимо предварительно его прополоскать».
- На трусиках лямочки сбоку, так что вполне сможешь надеть, - неверно определил он ее заминку. - Цепь мешать не будет.
Он поднял свою бутылку и, в предвкушении садистского удовольствия от ее унижения и покорности, допил остатки вина. Безразлично повертев в руках пустую емкость, он поставил ее на пол.
Когда он наклонялся, Анна вновь разглядела его макушку с завитками волос в виде водоворота. Зрение ее обострилось, слово она увидела будущее: множество отдельных седых волосков, теряющих свой блеск, быстро окрашивающихся в красный цвет, и слипающихся от засыхающей крови. Видение случилось настолько объемным и правдоподобным, что заставило Анну вздрогнуть. Она наконец-то вышла из ступора, мысли замелькали с невероятной быстротой, выбирая варианты.
- Эй, ты заснула?
Его голос прозвучал ровно, но обостренное восприятие Анны, подкрепленное прошлым опытом, опознало раздражение и нарастающую опасность. Каждая секунда промедления грозила обернуться новыми увечьями. В комнате неожиданно возник ментоловый холод, хотя казалось - ему неоткуда было взяться.
- Я стесняюсь, - она, поначалу неуверенно, принялась играть запланированную роль, вот-вот боясь быть пойманной на фальши. Глаза она не отрывала от целлофана, догадываясь, что они опять ее выдадут.
- Ну, извини, отворачиваться не буду. Не хочу лишать себя зрелища, - он легко рассмеялся.
Анна поняла, что взрыв удалось отсрочить. Повинуясь составленной программе, она сделала шаг к бутылке, подняла ее и приложилась к горлышку, глотнув приличное дозу, чтобы промочить связки, но в основном для смелости и, самое главное, чтобы быть поближе к единственному пока оружию. Проделать это получилось достаточно непринужденно. Теперь требовалось ждать шанс. Маленький, незаметный шансик, который в разыгрывающейся драме не мог не появиться - в этом она была уверена. На это она надеялась, потому что больше надеяться было не на что.
Не осознавая, как это получилось, Анна вдруг поняла, что воспринимает действительность на каком-то новом уровне. Сейчас она не испытывала ровно ничего; ни стыда, ни страха, ни опьянения. Мозг переключился в какой-то математический режим, пытаясь предугадать, предвосхитить, просчитать все возможные варианты ее поступков и вероятные ответные действия окружающей среды. Безразлично: одушевленных предметов или неодушевленных вещей. Тысячи входящих фактов, от яркости света, до силы сцепления ног с полом - оценивались подсознанием в автоматическом режиме.
Анне оставалось только действовать согласно поступающим вводным. Она распечатала целлофан и достала комплект белья. Сухо шуршащая обертка упала под ноги. Бюстгальтер и трусики следовало держать в левой, искалеченной, руке, чтобы оставить правую свободной. Она так и поступила. Расстегивать блузку было не очень удобно. Анна несколько замешкалась, но, странное дело, вовсе не испытывала в этот момент ни стеснения, ни, тем более, стыда: в программе автоматического режима существования ничего подобного не предусматривалось.