По толпе снова пронесся шепоток.
– Кто всей душой отринет сладострастие?
Беллина увидела, как янтарные глаза Стефано наполнились золотистым светом. Это было все равно что смотреть на восход солнца, на рождение грозного, карающего ангела.
Р-раз!
Беллина взмахнула рукой – и кожаный ремень со свистом опустился на ее голое плечо. Резкая, жгучая боль отдалась во всех конечностях. Ее челюсти были плотно сжаты, в голове звучали слова Стефано: «Кто из вас возьмется за плеть нынче же ночью, дабы усмирить плоть? Кто откажется возлечь на супружеское ложе? Кто всей душой отринет сладострастие?»
Р-раз!
Поначалу Беллина удивилась тому, что она способна причинить себе такую физическую боль. Но пока голос Стефано эхом отдавался в ее мыслях, содранная кожа казалась ерундой, самым малым, что она могла совершить. И этого действительно было мало. Недостаточно. Потому что изначально она ошибалась.
Когда Беллина уже вполне убедила себя, что верит скорее в неугасимый огонь, горящий в груди Стефано, нежели в слова брата Савонаролы, пророчества священника необъяснимым образом начали сбываться. Он не был проходимцем, каковым его считали некоторые. Нет, он был пророком.
Когда-то Беллина стояла, изнывая от духоты, в битком набитой церкви, слушала проповедь, и брат Савонарола сказал, что видел пылающий крест в небесах. «Божье упреждение!» – закричал он затем, выпучив глаза. Если, мол, флорентийцы не раскаются в порочном образе жизни, если каждый из них не примет самодисциплину и аскезу, сей город будет взят врагами – кара небесная постигнет его. Тогда невозможно было себе представить ничего подобного, но, к ужасу Беллины, Савонарола оказался прав.
Она видела это собственными глазами: рыжебородый уродец, король Франции, въехал через городские ворота на боевом коне под богато расшитым балдахином, который держали над ним с четырех сторон рыцари в шлемах с пышными плюмажами. Иноземные лучники, арбалетчики, пехотинцы выламывали двери, грабили лавки, предавали огню целые кварталы. Отец Лизы с безумными глазами затолкал своих женщин в погреб, а все ценные вещи, что оставались в доме, запер в кладовке на ключ. Одиннадцать дней продолжались бесчинства. Флоренция замерла в ужасе и в дыму, затаила дыхание.
Когда после всего, на двенадцатый день, Беллина и Дольче встретились наконец у колодца, кроме них, там почти никого не было. От других женщин они узнали, что Медичи сбежали из города в чем были, рассовав впопыхах драгоценности по карманам.
Р-раз!
Беллина опустилась на четвереньки, как собака; грудь, выпроставшуюся из корсажа платья, щекотал холодный ночной воздух. Она тяжело дышала, превозмогая почти невыносимое жжение на месте ссадин от кожаного ремня. Да, сладострастие нужно победить. Она считала дни до нового собрания на красильном складе, до того вечера, когда вновь увидит Стефано, на котором сосредоточились все ее мысли. Почувствовала, как внутри нарастает, набирает силу истерика, и пресекла ее ударом ремня.
Через несколько секунд боль унялась, спина лишь слегка нарывала, пульсировала – Беллина знала, что это будет продолжаться до нового удара. Неужто и правда на хозяевах этого дома лежит тяжкий грех из-за того, что они привержены мирским благам? Семья Лизы виновна в том, что копит невеликие сокровища, а она, Беллина, – в том, что тоже жаждет ими обладать. Она виновна потому, что верила, будто эти безделушки дадут ей чувство собственного достоинства, иллюзию значимости. Но ведь нет. Она не достойна и не значима ни для кого.
Страшнее всего было видеть, как отец Лизы горько рыдает, оплакивая потерю последних оставшихся у семьи земельных угодий, сдававшихся в аренду крестьянам. Французские солдаты разграбили и сожгли все на своем пути к городским стенам Флоренции, сказал он Беллине. Один-единственный факел уничтожил виноградники, поля пшеницы и оливковые деревья, приносившие доход многим поколениям его рода. Синьор Герардини ничего не смог сделать – лишь смотрел, как у него на глазах исчезают остатки семейного состояния.
Да, Стефано, возможно, не слишком важная фигура среди фратески, но он был прав, когда повторял упреждения Савонаролы. Флоренцию постигла кара. Они, флорентийцы, своими пороками, своей гордыней, своим пристрастием к роскоши навлекли на себя эту беду. Настало время дисциплины и аскезы, строгой самооценки. Беллина знала, что нынче ночью она не единственная усмиряет плоть – в жилищах по всему городу люди подвергают себя бичеванию веревками с завязанными узлами перед домашними алтарями.