— Грейся, — хрипло сказал он пленнице. — Мы останемся здесь на ночь.
Он был уверен, что услышит возражения, но девушка не издала ни звука. Только покорно чуть придвинулась к огню. В его свете длинные черные ресницы отбрасывали тени на щеки, разрумянившиеся от холода, а возможно, и по другим причинам. Снежинки еще блестели на ткани ее подбитого мехом плаща, оттого казалось, что она сама переливается, словно звездочка.
Торбранд мог признаться себе, что с неохотой оставил у костра Эльфвину, и подошел к ожидавшим у лошадей братьям.
— Не похоже, что с пленницей плохо обращались, — произнес по-ирландски Ульфрик, снимая с лошади сумки Эльфвины и швыряя их в руки Торбранду. Тот поймал поклажу, взвесил в руке и забросил на плечо. — Она смирилась с судьбой? Неужели так легко приняла свое будущее?
Они выучили ирландский еще в детстве и пользовались им, чтобы открыто говорить среди саксов, на чей родной язык оказало слишком большое влияние вторжение данов и норманнов, начиная с нападения на Линдисфарн, из-за чего понимали друг друга лучше, чем хотели бы в эти времена борьбы за границы, передел новых земель, постоянных побед и поражений.
Краем глаза Торбранд наблюдал за Эльфвиной, пытаясь угадать по выражению лица, понимает ли она их, но та спокойно сидела у огня, ожидая, когда растает снег и подсохнет одежда.
— Ты не сводишь с нее глаз, — сказал Лейф и рассмеялся. — Пришлось потрудиться, чтобы ее заполучить?
— Я даже не вытащил меч. Охрана и дядя предали ее. — Торбранд с трудом заставил себя отвернуться от девушки. — Все вышло так, как мы предполагали.
Посланные в Тамворд люди подробно сообщали о перемещениях Эльфвины, и после того, как Эдуард наконец объявил о своих планах на племянницу, им оставалось только ждать. Братьям было известно, что за день до отправления принцессы, замок покинули десять человек, и, проследив за ними, Торбранд узнал о готовящейся засаде.
С самого часа отъезда Эльфвины, они следовали неподалеку, а сопровождавшие ее солдаты ничего не заметили. Братья двигались бесшумно, словно тени, то обгоняя цель, то отставая. Когда удалось найти подходящее место для лагеря, двое остались там, а Торбранд отправился выполнять задание. До последней минуты он не верил, что все получится так легко.
«Трусы», — с отвращением думал он.
— Надо бы их хорошенько проучить, — заключил Ульфрик. — Едва ли они ушли далеко, скорее всего, остановились в ближайшей деревне, если справились с волками. Да и тем, что до сих пор ждут в засаде, чтобы схватить леди, тоже должен понравиться вид наших мечей.
Торбранду было хорошо известно, что брат больше всего любил работать мечом. Чем больше крови, тем лучше. Отчасти потому он и стал таким грозным воином. Ульфрик мечтал не о мире, а о вечном бое, до той поры, пока его не выберет валькирия, решив, что он достоин попасть в небесный чертог.
— Нет, — мотнул головой Торбранд, — они не заслужили легкой и достойной смерти от наших острых мечей. Пусть возвращаются к своему королю и получат наказание от него.
Мужчины согласно кивнули, хотя Ульфрик что-то неразборчиво проворчал.
— Ты сказал ей, какая ее ждет судьба? — спросил Лейф.
Торбранд в ответ пожал плечами:
— Придет время — узнает. Пока, думаю, лучше позволить ей поразмыслить о будущем.
— Христиане любят о нем тревожиться, это верно. И положить свои причитания на музыку.
Торбранд усмехнулся, прошел и сел к костру. Ульфрик же слился с лесом — он первым должен был стоять на страже. Лейф занялся лошадьми, оставив брата наедине с пленницей.
— Пойдем, — сказал он ей, — тебе надо поесть, позади, да и впереди, длинная дорога.
Глаза Эльфвины сверкнули, щеки покраснели еще больше — опять же непонятно, от холода или нет.
Торбранд провел ее в шатер, где она поспешила сесть на пол, устланный шкурами, вблизи огня. Он не причинит ей вреда, он дал себе слово. За ней было любопытно наблюдать. Порой на ум приходила мысль, что она хитрит, ведет какую-то игру, но возможность лукавства была крайне мала, ей неоткуда узнать о его планах. Едва ли она поняла их разговор; когда он подошел, она отрешенно смотрела на языки пламени, словно они плясали перед ней живые.
Сняв с плеча сумки, он положил их у ее ног. К его удивлению, девушка улыбнулась.
— Благодарю, — произнесла она легко и безмятежно, и от ее голоса стало теплее, будто в шатре тоже горел костер. — Я не взяла с собой много вещей. К чему монахине мирское. В этих сумках все мое имущество.
Погрустнев, она потянулась и коснулась одной. Выражение ее лица… задело что-то внутри. Торбранд не понимал, что это, что за новое ощущение. Сейчас надо думать о деле, а не эфемерных вещах.