— Да, Дэвид, это совсем не та смерть, о которой можно мечтать,— промолвил он.
— Не может быть, Алан. Неужели вам страшно?
— Нет,— отвечал он, облизнув обветренные губы.— Однако согласись: скверная ожидает нас участь.
К этому времени, лавируя между рифами, но по-прежнему держась круто к ветру и ближе к берегу, мы обошли Айону и начали подходить к Маллу. Приливное течение за поворотом было настолько стремительным, что бриг кидало из стороны в сторону. У руля поставили двух матросов, иногда помогал им и Хозисон. Странно было видеть, как трое рослых, дюжих моряков налегают изо всех сил на румпель, а тот, точно живое существо, упирается, не сдается, поминутно отбрасывает их назад. К счастью, рифы как будто кончились. Мистер Райч прокричал с марса, что море впереди свободно.
— Вы оказались правы,— сказал Хозисон Алану.— Вы спасли мой бриг, сэр, и при расчете я этого не забуду.
Думаю, что сказал он это вполне искренне и непременно сдержал бы свое обещание — столь дорог ему был «Ковенант».
Однако все это осталось только предположением — судьба судила иначе.
— Отверни на румб! — вдруг закричал мистер Райч.— Риф снаветру!
В то же мгновение судно подхватило приливом, паруса заполоскали, обвисли, бриг, точно волчок, развернуло к ветру и швырнуло на риф. Нас ударило с такой силой, что мы покатились кубарем, а мистера Райча чуть не вытряхнуло из бочки марса.
Я упал, но тотчас вскочил на ноги. Риф, в который мы врезались, находился вблизи юго-западной оконечности Малла, около маленького островка под названием Эррейд, что смутно вырисовывался слева по борту. Ревущие валы катили один за другим. Они подкидывали злополучный корабль, то разбиваясь вроссыпь над нашими головами, то с силой обрушивая бриг на скалу. Казалось, его вот-вот разнесет в щепы. От скрипа мачт, хлопания парусов, тяжкого завывания ветра, летящих брызг, озаренных луной, в голове моей все поплыло, смешалось, и я насилу отдавал себе отчет в происходящем.
Я увидел, что мистер Райч и матросы пытаются спустить ялик, и устремился к ним. Как только руки мои предались работе, сознание прояснилось. Тащить шлюпку было непросто: она находилась в средней части судна и была завалена канатами, а хлещущие через борт волны принуждали нас выпускать ялик и хвататься за леера, чтобы не смыло за борт. Но медлить было не время, и мы работали изо всех сил.
Тем временем к нам присоединились раненые, те, что были способны передвигаться. Остальные, не в силах подняться с коек, отчаянно звали на помощь. Сердце мое обливалось кровью от надрывных воплей этих несчастных.
Шкипер с безучастным видом стоял в стороне. Казалось, он лишился рассудка. Держась за ванты¹, он бормотал что-то себе под нос и издавал стон всякий раз, как корабль ударялся о риф. Бриг для него был точно родное дитя; его не трогали страдания Рэнсома, когда того били у него на глазах; когда же настал черед брига, то каждый удар судна о риф болью отзывался в его сердце.
[В¹анта — канат, держащий мачту с боков.]
За все то время, как мы тащили шлюпку, помню только, что, взглянув в сторону берега, я спросил Алана, что это за земля. Он ответил, что хуже и быть не может, потому что это были владения Кэмпбеллов.
Одного из раненых мы поставили наблюдать за волной и в случае опасности подавать сигналы. И вот, только мы начали спускать шлюпку, как вдруг матрос пронзительно закричал: «Крепче держись!» Уже по голосу его было ясно, что волна идет и впрямь нешуточная. И точно, накатил чудовищный вал, подбросил бриг, как скорлупку, и повалил набок. То ли матрос поздно крикнул, то ли я слабо держался, но, только бриг накренило, меня швырнуло и я полетел за борт в морскую пучину.
Я захлебнул воды, вынырнул, увидал краем глаза луну и снова начал тонуть. Говорят, в третий раз уже не всплывают — идут ко дну. Что же, должно быть, я не такой, как все, ибо тонул и всплывал я столько раз, что, право, лучше и не рассказывать. Меня захлестывало, било, швыряло, я задыхался, меня снова захлестывало, сознание мое меркло, и потому я даже не успевал почувствовать страха.
Вскоре я обнаружил, что держусь за какой-то брус и плыву вместе с ним. Волны как будто стихли, и я стал постепенно приходить в себя. Оказалось, я ухватился за запасной рей и меня отнесло так далеко от брига, что помощи ждать было нечего. Я закричал изо всех сил, но там, на судне, меня, разумеется, не услыхали. Бриг еще лежал на воде, но шлюпки я не видел, впрочем, и не мог видеть — слишком велико было расстояние.
Когда я кричал, призывая на помощь, то заметил между собой и бригом широкую полосу воды, до которой валы не докатывались. Она бурлила и клокотала, серебрясь и переливаясь в лунном свете. Временами она изгибалась дугой, точно хвост гигантской змеи, временами терялась из виду, но через несколько мгновений вновь бурлила и серебрилась. Что это такое было, я не мог понять в ту минуту, и оттого страх во мне только усиливался. Теперь я знаю, что было это не что иное, как сильное приливное течение. Оно подхватило меня, понесло, швыряя из стороны в сторону, и, наконец, как бы наскуча швырять, выбросило вместе с реем в тихие прибрежные воды.
Очутившись в штилевых водах, я почувствовал, что умираю от холода. Берега Эррейда были совсем близко, при лунном свете замечались красные островки вереска, поблескивали слюдяные сланцы.
«Странно будет, однако, если я не доберусь до берега,— подумал я.— Вон он, недолго уже осталось».
Плавал я, правда, довольно скверно: Эссен в моих краях был узок и неглубок. И все же, держась обеими руками за рей, болтая в воде ногами, я скоро увидел, что кое-как подвигаюсь к берегу. Как ни тяжело и убийственно медленно приближался я к заветной цели, однако по прошествии часа доплыл-таки до песчаной бухты, которую окаймляла гряда скалистых холмов.
На море было тихо, не слышно было даже прибоя, с неба глядела большая луна, берег казался пустым и безлюдным. Но как-никак это была земля; и, когда наконец я нащупал дно под ногами и, отпустив рей, двинулся вброд, невозможно описать мои чувства, трудно сказать, какое из них было сильнее — усталость или благодарность судьбе за спасение… Ибо никогда прежде я не чувствовал такой смертельной усталости и не воссылал таких истовых благодарений небу.
Глава 14
ОСТРОВОК
Мои злоключения не только не кончились, но, напротив, умножились, когда я ступил на берег. Было за полночь, и, хотя от ветра меня закрывали скалы, холодно было ужасно. О том, чтобы присесть отдохнуть, не могло быть и речи; мне казалось, что я тут же окоченею. Я снял хлюпающие башмаки и из последних сил стал ходить босиком взад и вперед по песку, похлопывая себя по груди и плечам в надежде хоть как-нибудь согреться. Не слышно было ни людских голосов, ни мычания скота, ни петушиного крика — все точно вымерло; один прибой шумел вдалеке, напоминая об опасности, которой я счастливо избежал и которая, вероятно, все еще грозила моему другу. Идти по берегу в темный, предутренний час, когда вокруг не было ни души, было боязно.
Как только забрезжил тусклый рассвет, я надел башмаки и полез на вершину скалы. Тяжелое это было восхождение. Я поминутно срывался, скатывался вниз и снова карабкался, снова перепрыгивал через гранитные глыбы. Когда наконец я достиг вершины, уже рассвело. От брига не осталось и следов. По всей вероятности, его снесло с рифа и он затонул. Не видно было и ялика. Море было пустынно, на берегу ни души, ни единого дома.
Я боялся даже подумать о том, что сталось с моими спутниками. Страшно было глядеть на простиравшееся вокруг безлюдье. К тому же усталость, промокшая одежда, боль и унылое посасывание в пустом животе давали о себе знать. Я двинулся на восток вдоль южного берега, надеясь набрести на жилище, где можно было бы отогреться и обсушиться, а при случае и разузнать о пропавших товарищах. На худой конец, если жилья не найдется, рассудил я, можно будет хоть немного обсохнуть на солнце, как только оно взойдет.
Довольно скоро путь мне преградил узкий залив, вдававшийся далеко в берег. Не будучи в состоянии через него переправиться, я решил его обойти. Дело это оказалось отнюдь не из легких, ведь ландшафт этих мест, как известно, горный. Не только Эррейд, но и примыкающая к нему часть острова Малла, называемая Россом, покрыта гранитными скалами, меж которых лишь кое-где пробивается вереск. Бухта мало-помалу суживалась, как я и предполагал, но потом вдруг снова пошла вширь. В полном недоумении продолжал я путь, пока не поднялся на высокий бугор. Тут только до меня дошло, что я попал на необитаемый остров и окружен со всех сторон морем.