Увидя нас, он встал, подошел к дяде Эбинизеру и протянул ему свою большую, крепкую руку.
— Весьма польщен, мистер Бальфур,— сказал он густым, приятным голосом.— Хорошо, что вы подоспели вовремя. Ветер попутный, вот-вот начнется отлив, так что к ночи, глядишь, нам засветит старый, добрый маяк на острове Мэй.
— Ну и жара у вас в комнате, капитан,— проговорил дядя.— Невозможно дышать.
— Что поделать, привычка, мистер Бальфур,— отвечал шкипер.— Я постоянно мерзну: холодная, видно, кровь, сэр. Мне что мех, что фланель, что стакан теплого рому — температура, как говорится, выше не станет. Такие люди, как я, сэр, надышались там. Обожжены жаром тропических морей.
— Да, капитан, натуре своей не изменишь,— заметил дядя.
Однако ж случилось так, что причуда шкипера стала одной из причин моих дальнейших несчастий. Как я ни уверял себя, что буду приглядывать за дядей, страстное желание поглядеть на море и нестерпимая духота в комнате скоро произвели свое действие, и, когда дядя предложил мне пойти прогуляться, я тотчас с радостью глупца устремился вон.
Итак, я вышел во двор, оставив двух компаньонов за бутылкой вина среди рассыпанных по столу бумаг, и, перейдя дорогу, спустился к заливу. Ветер утих, берег лизали волны не больше озерной ряби. Но меня удивили водоросли: были тут зеленые, были бурые, длинные, я брал их снизу, и у меня между пальцев лопались пузырьки. Даже вдали от моря вода остро отдавала солью. Между тем на «Ковенанте» начали ставить паруса, и они замелькали на реях, как белые гроздья. Воображение рисовало мне дальние страны и путешествие по морю.
Я поглядел на матросов в ялике: дюжие молодцы с загорелыми лицами, кто в рубахе, кто в куртке, иные в цветастых шейных платках и у каждого большой нож, пристегнутый в ножнах сбоку. Заговорив с одним из матросов, с виду не таким уж отпетым разбойником, я осведомился о времени отплытия. Он сказал, что бриг снимется с якоря, как только начнется отлив, и прибавил с воодушевлением, что, мол, давно пора, потому что в здешнем порту нет приличных таверн с музыкой. Под конец он присовокупил такую густую брань, что я поспешил отойти в сторону.
Я вспомнил о Рэнсоме — то был сущий ангел среди этой шайки,— а тут как раз он вылетел из трактира и подбежал ко мне, умоляя дать на стакан пунша. Я сказал, что пунша он не получит, ибо мы еще молоды для подобных наклонностей, но вот эля, и вправду, отчего бы не выпить. Рэнсом выругался, принялся, по обыкновению, паясничать и гримасничать, но было видно, что элю он очень обрадовался. Вскоре мы уже сидели в трактире, прихлебывая из кружек и с аппетитом уплетая закуски.
Тут мне вздумалось завязать знакомство с трактирщиком, который, как человек здешний, обо всем знающий, мог оказаться мне довольно полезен. Я сказал, что ставлю ему кружку эля и пригласил к нам за стол, что было в духе обычаев того времени, но, очевидно, мое общество показалось не очень лестным этой важной особе. Трактирщик хотел было уйти, но я окликнул его и спросил, не знает ли он мистера Ранкейлора.
— Как не знать,— отвечал он.— Очень приятный, почтеннейший джентльмен.— А позвольте спросить, уж не вы ли пришли с Эбинизером?
Я удовлетворил его любопытство.
— А вы не друг ли ему будете? — спросил трактирщик, разумея под этими словами, не довожусь ли я Эби-низеру родственником, ибо на шотландском наречии слова «друг» и «родственник» звучат одинаково.
Я отвечал, что вовсе не родственник.
— Я так и подумал. А все же вы чем-то напоминаете мне мистера Александра. Что-то в вас есть этакое.
Я заметил, что Эбинизер, как видно, здесь пользуется дурной славой.
— Не то слово: старый прохвост, негодяй. Многие тут у нас мечтают о том, чтобы он болтался на виселице. Скольких он по миру пустил, крова лишил. Вот хотя бы Дженнет Клаустон... Да многие наберутся. А ведь некогда был такой обходительный молодой человек. А потом, как пошли про него слухи, так словно подменили.
— Что за слухи?
— А вот что он мистера Александра-то убил. Да неужто вы не слыхали?
— Да с какой стати ему его убивать?!
— Как, с какой стати? А имение — имение-то он к рукам прибрал.
— Какое? Поместье Шос?
— Вот-вот, какое ж еще.
— Что за вздор. Но позвольте, позвольте, выходит, старшим братом был Александр?
— Разумеется. А иначе зачем ему убивать-то.
С этими словами трактирщик, уже выказывавший признаки нетерпения, поспешил удалиться по своим делам.
Конечно, у меня и прежде были догадки, но одно дело догадываться, другое же — знать наверное. Я не верил своим ушам, пораженный нежданной удачей. Вообразите, деревенский малый без гроша за душой, истоптав башмаки по пыльным дорогам, через два дня становится обладателем состояния, владельцем обширных угодий и уже на следующий день может вступить во владение. Эти и другие не менее приятные мысли теснились в голове моей, когда я сидел в трактире, мечтательно глядя в окно. Помню только, что взгляд мой остановился на Шкипере Хозисоне, стоявшем на молу в окружении матросов и о чем-то с важностью им говорившим. Вскоре он большими шагами направился к трактиру: не той неловкой походкой вразвалку, какой обыкновенно ходят матросы, а твердой, размеренной поступью рослого, сильного, уверенного в себе человека, сохраняя на лице серьезное и спокойное выражение. Я вспомнил, что говорил о шкипере Рэнсом, и вновь усомнился в его рассказах: никак они не вязались с тем, что я только что видел. Конечно, на самом деле шкипер был вовсе не столь уж хорош, как мне представлялось, но и не столь ужасен, как изобразил его Рэнсом. В нем уживались два человека, две половины души, но лучшая ее половина вмиг испарялась, как только Хозисон всходил на свой бриг.