Позвонили ли они также в полицию? Мы никогда не вызываем полицию, если это в наших силах. Мы любезничаем с комиссаром на вечеринках, но мы не вмешиваем копов в наши дела, не больше, чем это сделал бы сам Миколаш.
Это единственный раз, когда я вижу, как он улыбается, думая о том, как напугана и встревожена моя семья. Мне хочется подбежать и выцарапать его глаза-ледышки из головы.
Не могу поверить, что позволила ему танцевать со мной. Я чувствую, как моя кожа горит от отвращения, в каждом месте, где он прикасался ко мне.
И все же я не могу удержаться от мольбы.
— Ты можешь хотя бы сказать им, что я в безопасности? — спрашиваю я его. — Пожалуйста.
Я умоляю его глазами, лицом, даже руками, сцепленными перед собой.
Если у него есть хоть капелька души, хоть маленькая капелька, он увидит боль на моем лице.
Но у него ничего нет внутри.
Он только смеется, качая головой.
— Ни за что, — говорит он. — Это испортит все веселье.
11.
Мико
Вот уже пять дней я наблюдаю, как Гриффины разрывают город на части в поисках Нессы. Мои люди докладывают мне, как Гриффины угрожают, подкупают и ищут, не находя ни малейших улик.
Только пять человек знают, где спрятана Несса: Йонас, Андрей, Марсель, Клара и я. Из десятков моих солдат только самые доверенные имеют хоть какое-то представление о том, что я задумал. Я предупредил каждого из них, что если они прошепчут хоть слово, хоть намекнут об этом хоть одному другу или любовнику, я пущу им пулю в череп.
Я рада видеть, что Галло так же неистово стремятся найти Нессу. Данте, Неро и Себастьян Галло охотятся за ней, и больше всех — Аида Галло. Почти трогательно, что две семьи, которые всего несколько месяцев назад были смертельными врагами, теперь объединились в своем отчаянном стремлении найти самую младшую из них.
Или это было бы трогательно, если бы их союз не был именно тем, что я намерен разрушить.
Я упиваюсь всем этим. Мне нравится, что они понятия не имеют, жива она или мертва, и куда она могла исчезнуть. Не знать — это пытка. Со смертью можно смириться. Но это... это будет грызть их. Приведет их к хаосу.
Тем временем Несса Гриффин сходит с ума от скуки. Я наблюдаю за ней через камеры в ее комнате. Я вижу, как она мечется по своей клетке, как животное в зоопарке.
Голод — это проблема. Она и так была худой — у нее нет жировых запасов, чтобы выдержать несколько недель голода. Я не могу позволить ей испортить мои планы своими жалкими протестами.
Поэтому я приказываю Кларе одеть Нессу к ужину. Я намерен соблазнить ее едой, а если это не удастся, насильно запихнуть ее в глотку.
Я все равно хотел увидеть ее воочию. В виде фигурки на экране моего телефона она меня забавляет, но это не сравнится с изысканным букетом страха и ярости, который она может дать во плоти.
Когда Йонас тащит ее в официальную столовую, я вижу, что Клара сделала свою работу слишком хорошо. Я видел Нессу только в танцевальном или школьном наряде, с убранными назад волосами и свежевымытым лицом. Но когда Несса Гриффин одета, чтобы произвести впечатление, она чертовски сногсшибательна.
Несколько дней без еды сделали ее еще более стройной. Зеленое шелковое платье облегает ее фигуру, демонстрируя каждый вздох, вплоть до резкого втягивания воздуха, когда она замечает меня, ожидающего ее.
Ее светло-коричневые волосы волнами рассыпаются по плечам, они длиннее и гуще, чем я ожидал. Они отражают свет, как и шелковое платье, как и ее сияющая кожа и большие зеленые глаза. Каждая частичка ее тела светится.
Но она невероятно хрупкая. Тонкость ее шеи, рук и пальцев пугает. Я могу сломать эти похожие на птичьи кости, даже не прилагая усилий. Я вижу ее ключицы и лопатки, когда она поворачивается. Единственная ее часть с изгибами — это большие, мягкие, дрожащие губы.
Я рад видеть, что Клара накрасила лицо Нессы, но губы оставила нетронутыми. Бледно-розовые, как балетная туфелька. Нежный и невинный цвет. Интересно, соски у нее такого же оттенка под этим платьем?
Я все еще вижу бледно-коричневые веснушки, разбросанные по ее щекам и переносице. Они милые и детские, в контрасте с удивительно темными бровями, которые подчеркивают ее лицо, как знаки препинания. Ее брови взлетают вверх, как птичьи крылья, когда она удивлена, и жалобно сжимаются, когда она расстроена.
Даже одетая таким образом, в самой зрелой и гламурной одежде, Несса выглядит невероятно молодо. Она свежа и молода, в отличие от этого дома, где все старое и пыльное.
Я не нахожу ее невинность привлекательной. На самом деле, она меня раздражает.
Как она смеет идти по жизни, как стеклянная скульптура, умоляющая, чтобы ее разбили? Она обуза для всех вокруг — ее невозможно защитить, невозможно сохранить в целости.
Чем скорее я начну процесс ее демонтажа, тем лучше будет для всех.
Поэтому я заставляю ее сесть. Я заставляю ее есть.
Она пытается заключить со мной свою нелепую сделку, и я позволяю ей это. Меня не волнует, что она будет бродит по дому. Она действительно не может сбежать, не с трекером на лодыжке. Он отслеживает ее в любое время, куда бы она ни пошла. Если она попытается его сломать, если он хоть на мгновение перестанет считывать ее пульс через кожу, я буду предупрежден.
Мне интересно посмотреть, куда она пойдет, что будет делать. Мне наскучило наблюдать за ней в ее комнате.
Подбадривая ее этой крошечной победой, я лишь дам ей возможность упасть еще ниже. И если она действительно начнет мне доверять, если она подумает, что меня можно переубедить... тем лучше.
Постоянная жестокость — это не то, как вы прокладываете себе путь в чью-то голову. Это смесь хорошего и плохого, плюсов и минусов, которая сбивает их с толку. Непредсказуемость заставляет их отчаянно стараться угодить.
Поэтому после того, как мы поели, я повел Нессу в бальный зал. Я уже несколько раз наблюдал, как она танцует — в «Jungle», в Лейк Сити Балет, в ловушке своей комнаты, в пространстве рядом с кроватью с балдахином.
Танцы преображают ее. Девушка, которая краснеет и не может встретиться со мной взглядом — это не та же самая девушка, которая под воздействием музыки расслабляется.
Это как наблюдать за одержимостью. Как только я беру ее на руки, ее жесткое и хрупкое тело становится таким же свободным и жидким, как материал ее платья. Музыка проникает в нее, пока в ней не появляется слишком много энергии для одного маленького тела. Она вибрирует под моими руками. Ее глаза стекленеют, и она, кажется, больше не замечает меня, кроме как в качестве приспособления для перемещения ее по комнате.
Это заставляет меня почти ревновать. Она куда-то исчезла, и я не могу ее достать. Она чувствует что-то, чего я не могу почувствовать.
Я кружу ее вокруг себя все быстрее и быстрее. Я хорош в танцах так, как я хорош во всем — быстро и слаженно. Так я работаю, так я дерусь. И даже трахаюсь.
Но я не получаю от этого удовольствия, как Несса. Ее глаза закрываются, а губы приоткрываются. На ее лице появилось выражение, обычно свойственное сексуальной кульминации. Ее тело прижимается к моему, горячее и влажное от пота. Я чувствую биение ее сердца сквозь тонкий шелк, я чувствую, как ее соски напрягаются на моей груди.
Я наклоняю ее назад, обнажая часть нежной шеи. Я не знаю, хочу ли я поцеловать ее или укусить, или обхватить руками ее шею и сжать. Я хочу сделать что-то, чтобы вернуть ее из того места, куда она ушла. Я хочу вернуть ее внимание ко мне.
Странно. Обычно я чувствую раздражение от женского внимания. Я ненавижу их нуждаемость, их цепкие руки. Я использую их для разрядки, но даю понять, что не будет ни разговора, ни ласки, ни любви.