Он начинает толкаться сильнее, и его член входит слишком глубоко, ударяясь о заднюю стенку моего горла. Я задыхаюсь.
— Прости, — прохрипел он.
Миколаш никогда раньше ни за что не извинялся. Это звучит так странно, что я почти смеюсь.
Я держу глаза открытыми, завороженная его видом. Его тело выглядит безумно сексуально, каждый мускул на груди и животе напряжен.
Он продолжает вводить и выводить свой член. Моя челюсть начинает болеть, но я не хочу останавливаться. Он смотрит на меня снизу вверх, я смотрю на него сверху вниз, и мы заперты вместе в этом интимном, интенсивном действии, которое невозможно остановить.
Затем он закрывает глаза, откидывает голову на подушку, и я чувствую, как его член начинает пульсировать у меня во рту. Он издает долгий, низкий крик. Мой рот наполняется теплом, скользким и соленым, но не неприятным.
Его член все еще пульсирует, поэтому я продолжаю сосать, не желая останавливаться слишком рано.
Когда он наконец кончил, он отпустил мою голову и схватил меня за руки, потянув меня на кровать, чтобы он мог лечь на меня сверху.
Он целует меня, не заботясь о том, что вкус его спермы все еще у меня во рту.
Этот поцелуй совсем не похож на тот, что был в бальном зале.
Миколаш все еще теплый и отяжелевший от сна. Его губы мягче, чем я могла себе представить.
— Что ты делаешь, маленькая балерина? — рычит он.
— Я не могла заснуть, — говорю я.
— Я знаю почему, — говорит он.
Теперь это он скользит вниз по длине моего тела. Он останавливается у моих грудей и берет в рот каждую по очереди. Он сосет сосок до тех пор, пока он не становится совсем твердым, затем он нежно перекатывает и сжимает его между пальцами, пока сосет другой.
Затем он спускается ниже, до самых моих бедер.
У меня возникает желание оттолкнуть его. Я нервничаю, что от меня может исходить неприятный вкус или запах. Жаль, что я не проверила, прежде чем войти сюда.
Но Миколаш, похоже, ничуть не больше обеспокоен состоянием моих женских частей, чем моим ртом. Он зарывается лицом между моих бедер и вылизывает мою киску длинными, влажными движениями.
Боже мой, я никогда не думала, что что-то может быть настолько приятным.
Я трогала себя раньше, много раз.
Но язык так сильно отличается от пальцев. Он теплый и влажный, и, кажется, пробуждает нервные окончания, о существовании которых я даже не подозревала.
Это посылает из меня поток влаги, такой сильной, что я на секунду забеспокоилась, что обмочилась. Миколаш все еще лижет и целует меня там, внизу, совершенно не беспокоясь об этом.
Он смачивает один из своих пальцев и вводит его в меня. Я задыхаюсь, думая, что будет больно. Обычно я ничего не ввожу туда, ни игрушки, ни собственные пальцы, потому что там очень тесно.
Несмотря на то, что палец Миколаша намного больше моего, кажется, что он прекрасно помещается внутри меня. Наверное, потому что я возбуждена так сильно, как никогда раньше.
На самом деле, ощущения гораздо лучше, чем терпимые. Это невероятное ощущение.
Его палец дает мне что-то, за что можно ухватиться, в то время как его язык настойчиво ласкает мой клитор. Кажется, это усиливает ощущения, и я могу сжимать его палец, одновременно терзая свой клитор его языком.
Я чувствую, как знакомое ощущение начинает нарастать — начало кульминации. Господи, его язык гораздо приятнее, чем когда я делала это на своей подушке. Это похоже на теплую ванну, массаж и самую сексуальную мечту, которую только можно вообразить, все в одном флаконе.
Наслаждение нарастает и нарастает, пока я почти не начинаю бояться.
Затем оргазм проносится сквозь меня, низвергаясь вниз, как водопад.
Я прижимаюсь бедрами к его лицу, пытаясь заглушить свои крики в подушке. Мне стыдно, что я так громко кричу, но в то же время мне наплевать, потому что мне так хорошо.
Я кричу и извиваюсь. Потом все заканчивается, и я лежу там, задыхаясь и потея, и думая, как это безумно.
Миколаш подарил мне самый приятный момент в моей жизни.
Мы смотрим друг на друга поверх подушки.
Я думаю, он так же растерян, как и я. Он не знает, что делать.
Он целует меня еще раз, нежно в губы.
Потом говорит: — Возвращайся в свою комнату, маленькая балерина. Не позволяй никому видеть тебя.
Я тихо выскальзываю из кровати и бегу обратно тем же путем, каким пришла, мое тело слабеет от удовольствия, а голова кружится.
21.
Мико
На следующее утро все как обычно.
Когда я спускаюсь на первый этаж, я слышу, как Несса репетирует в своей студии, а на проигрывателе играет новая пластинка. Должно быть, она закончила постановку одного танца и приступила к следующему.
Дом выглядит так же, как всегда. Мое лицо в зеркале, после того как я принял душ и оделся, выглядит так же.
И все же я чувствую себя совершенно по-другому.
Во-первых, я действительно голоден.
Я захожу на кухню, где Клара убирает остатки завтрака, который она приготовила для Нессы.
Она удивленно смотрит на меня, ведь я обычно пью только кофе по утрам.
— Остался ли бекон? — спрашиваю я ее.
— О! — говорит она, суетясь вокруг сковородки. — Всего два кусочка, но дай мне минутку, я сделаю еще!
— Не нужно, — говорю я ей. — Я съем это.
Я беру бекон со сковороды и ем его там, где стою, прислонившись к острову. Он хрустящий, соленый и слегка подгоревший. Вкус феноменальный.
— Я могу сделать больше! — говорит Клара, смущаясь. — Это займет всего минуту. Этот, наверное, уже остыл.
— Всё превосходно, — говорю я, стаскивая последнюю кусок со сковороды.
Клара выглядит встревоженной, либо от того, что я пришёл на кухню, чего я никогда не делаю, либо от того, что я в веселом настроении, чего тоже никогда не бывает.
— Несса в своей студии? — спрашиваю я Клару, уже зная ответ.
— Да, — осторожно отвечает она.
— Она любит работать. Я постоянно слышу её там.
— Так и есть.
Клара, вероятно, уважает это. У нее самой очень развита трудовая этика, она делает работу по меньшей мере трех человек, готовя, убирая и выполняя поручения, которые она выполняет для нас.
Я хорошо ей плачу. Но она ездит на двадцатилетней Киа и носит в качестве сумочки холщовую сумку. Все свои деньги она отправляет в Польшу, своим родителям, бабушке и дедушке. У Йонаса те же бабушка и дедушка, но он ничего им не отправляет, несмотря на то, что зарабатывает намного больше Клары.
— Ты хорошо заботишься о нашей маленькой пленнице, — говорю я Кларе.
Она ставит кастрюли отмокать в раковину и включает воду не смотря на меня.
— Да, — тихо говорит она.
— Вы двое стали близки.
Она наливает мыло для мытья посуды на сковородки. Ее рука слегка дрожит, и часть мыла попадает на кран. Она поспешно вытирает его губкой.
— Она хорошая девочка, — говорит Клара. — У нее доброе сердце.
В ее голосе звучит нотка упрека.
— Ты знаешь, что она научилась говорить по-польски? — говорю я.
Клара напрягается, и ее глаза виновато переходят на мое лицо.
— Я не собиралась ее ничему учить! — Клара сглотнула. — Она очень быстро освоила язык, я думала, что она выучит слово «ложка» или «чашка», просто для развлечение. В следующий момент я поняла, что она говорит предложениями...
Объяснение Клары вырывается наружу, ее щеки пылают от волнения. Ей не нужно убеждать меня — я сам видел, насколько Несса умна и проницательна. Она выглядит как невинный маленький фавн, но ее ум всегда работает со скоростью тысячи миль в минуту.
— Пожалуйста, не сердись на нее, — добавляет Клара. — Это была не ее вина.
Я думал, что Клара защищает себя, не желая быть наказанной. Теперь я понимаю, что она беспокоится о Нессе.