Я был тронут; я почувствовал, что глаза мои увлажнились, постарался взять себя в руки, но, черт возьми, я был тронут. Эта женщина столько перенесла за последние четыре или пять дней и все еще была способна заботиться о ком-то - проявлять искреннюю заботу о том, что у меня была трудная дорога и что я опоздал на ленч.
В следующий момент она уже сама рылась в холодильнике, в то время как женщина, которая, очевидно, была поварихой, продолжала безмолвно мыть посуду.
- Надеюсь, вы не откажетесь от бутербродов, - сказала миссис Линдберг.
- Пожалуйста, э... вы зря беспокоитесь...
Она посмотрела на меня через плечо.
- Геллер - еврейская фамилия, не так ли?
- Да. Но моя мать была католичкой. - "Господи, почему тон у меня получается извинительным", - подумал я.
- Значит, вы едите ветчину?
Боже, сколько можно говорить о моих религиозных убеждениях?
- Конечно, - сказал я.
Вскоре я сидел за столом рядом с печально улыбающейся Энн Линдберг, которая с удовольствием смотрела, как я поглощал приготовленный ею бутерброд с ветчиной и сыром. Бутерброд был совсем неплохим, хотя лично я предпочитаю майонезу горчицу.
- Мне очень жаль, что вам пришлось ждать встречи с Чарльзом, - сказала она, сделав глоток чая, (мне она тоже налила чашку). - Как вы уже, наверное, заметили, здесь сейчас царит суматоха.
Я кивнул.
- Правда, последние два дня стало поспокойнее. Зато первые несколько дней здесь было настоящее столпотворение. Сотни людей приходили, уходили, сидели повсюду... на лестнице, на раковине... спали прямо на полу, расстелив газеты и одеяла.
- Пресса - это проблема, - сочувственно поддакнул я.
- Ужасная, - согласилась она. - Но полицейские не пускают сюда газетчиков... Впрочем, справедливости ради надо сказать, что репортеры очень помогли мне, когда я дала им список продуктов, которыми следует кормить Чарли.
Чарли, разумеется, был ее пропавший сын.
- Они опубликовали его по всей стране, - с удовлетворением продолжала она. - Знаете, он простужен. - Она сделала глотательное движение и вновь улыбнулась своей печальной обворожительной улыбкой. - Я восхищаюсь такими людьми, как вы, мистер Геллер.
Я чуть не подавился.
- Как я?
- Вы так самоотверженны и так беззаветно преданы своему делу. В вас столько энергии.
Она явно меня раскусила.
- Вы вернули матери ребенка, - сказала она, - не так ли?
- Э... да... но...
- Не надо скромничать. Если бы вы только знали, какие мы с Чарли связываем с вами надежды.
Она потянулась и сжала мою руку.
Неужели я дал ей призрачную надежду? Возможно. Но, быть может, лучше призрачная надежда, чем никакой надежды.
- Извините, - произнес кто-то позади нас.
Голос раздался в дверях, ведущих в комнату для слуг и наружу, он принадлежал мужчине, и моей первой мыслью было, что это Линдберг. Однако вместо него перед нами предстал высокий, около шести футов, мужчина лет сорока с квадратной челюстью, зачесанными назад светлыми волосами и маленькими, аккуратно подрезанными и нафабренными усами. На нем был офицерский вариант синей формы с бриджами для верховой езды в желтую полоску; ему не хватало только стека, монокля и сабли.
- Полковник Шварцкопф, - сказала Энн Линдберг, не вставая, - это Натан Геллер из Чикагского полицейского управления.
Шварцкопф кивнул, видимо, устояв перед соблазном щелкнуть каблуками.
- Мистер Геллер, можно вас на минутку?
- Полковник, - сказала Энн, встревоженная выражением лица и тоном Шварцкопфа. - Я подумала, вы совещаетесь с Чарльзом:
- Да, миссис Линдберг. Но они с полковником Брекинриджем захотели поговорить наедине. Мистер Геллер?
Я поблагодарил Энн Линдберг за ее доброту вообще и ее бутерброд с ветчиной в частности. Шварцкопф отвесил ей официальный поклон, что вышло у него довольно нелепо, и мы с ним перешли в комнату за кухней - просторную, заполненную провизией кладовую.
Он посмотрел на меня с презрением и ни с того ни с сего начал ругаться:
- Не знаю, чем вы там, голубчики, занимаетесь в Чикаго. Судя по тому, что я узнаю из газет, дела у вас идут из рук вон плохо. Убийство на улице. Коррупция в городском совете. Без фэбээровцев вы не могли арестовать Капоне.
- Крайне интересно все это слышать о Чикаго, но, кажется, я должен встретиться с полковником Линдбергом.
Его карие глаза уставились на меня, словно дуло двустволки.
- В Нью-Джерси я руковожу подразделением в сто двадцать отборных, боевых и дисциплинированных человек, - Он ткнул меня в грудь указательным пальцем - точно как инспектор в гараже. - Вы здесь на моей территории, мистер. И будете играть по моим правилам или совсем выйдете из игры.
Я схватил его палец в свой кулак; я не стал сжимать его, мне не хотелось причинять ему боль. Я просто взял его палец и отвел от своей груди. Глаза и ноздри его расширились.
- Не трожь меня, - посоветовал я ему, - не то форма твоя может, не дай Бог, помяться.
Я отпустил его палец, и он с негодующим видом опустил руку.
Сквозь сжатые зубы он произнес:
- Вы грубо и непочтительно отнеслись к одному из моих ведущих сотрудников, инспектору Уэлчу, который стоит двоих таких, как вы. Вы использовали, разговаривая с ним и со мной, вульгарный язык, который, возможно, допустим в чикагских кругах, но который не потерпят здесь, мистер, в моем окружении.
Я изобразил на своем лице довольную улыбку.
- Полковник Шварцкопф, позвольте мне разъяснить вам две вещи. Во-первых, я нахожусь здесь для того, чтобы давать советы и оказывать помощь в поиске пропавшего ребенка, потому что несколько человек, в том числе полковник Линдберг, захотели, чтобы я приехал. Во-вторых, этот мерзавец Уэлч дважды обозвал меня "сынком". Я что, по-вашему, похож на человека, сбежавшего с картины Джолсона?
Эта тирада подействовала на него охлаждающе. Он молча глядел на меня не зная, что сказать и что делать со мной. Однако его злобный взгляд говорил больше слов.
- Я не думаю, что вы поладите с полковником Линдбергом, - наконец проговорил он с ледяной улыбкой на лице.
- Что ж, - сказал я, - в таком случае ведите меня к нему и мы посмотрим, так это или не так.