– Этого я не могу вам сказать, Нейт. Вам просто не надо знать этого.
– Фрэнк... я не могу допустить, чтобы Хауптман умер на электрическом стуле. Он всего лишь козел отпущения, и я могу помешать этому. Все, что мне нужно сделать, это посадить этого пацана на стол губернатора, и...
– Вам нельзя волноваться. У вас может открыться кровотечение или еще что-нибудь.
– Я должен выбраться отсюда. Я должен остановить их. Если я не...
– Хауптман мертв.
– Вот именно!
– Нет. Я говорю, что Хауптман уже мертв.
– Что? Он... что?
– Его казнили два дня назад, – сухо проговорил Нитти. – В штате Нью-Джерси.
– Какой сегодня день, черт возьми?
– Понедельник.
– Какое число?
– Шестое апреля.
– О Господи...
– Вы были серьезно ранены, Нейт. Мы привезли вас сюда, но вы потеряли много крови.
– Черт! Вы хотите, чтобы я поверил, что я был в коме? Чушь собачья, Фрэнк. Вы накачали меня наркотиками! Вы специально усыпили меня, вывели меня из игры.
– Не говорите глупостей, Нейт. Это больница.
– Больница? Эта чертова больница принадлежит вам.
Он пожал плечами:
– Какая разница теперь? Вы живы, а Хауптман мертв. Я бы посоветовал вам подумать о своих делах.
– Ему... должны были на несколько дней отсрочить исполнение приговора. Он должен был умереть в конце марта.
Нитти закивал:
– Да. В последний момент этот провинциальный сыщик Эллис Паркер арестовал Уэндела в связи с его признанием; этот вопрос рассматривался даже Большим жюри. Хауптману должны были дать временную отсрочку.
– Ну и что же случилось, черт побери?
– Уиленз встретился с Уэнделом, и последний отказался от признания. Уэндел рассказал, что признание его вынудили сделать, избивая в подвалах и так далее. Эллис Паркер и несколько его людей находятся сейчас под арестом.
– Меня это не удивляет, черт возьми!
– Вы не волнуйтесь. Успокойтесь.
– Как насчет сына Линдберга?
– Этого ребенка давно нашли мертвым.
Я попытался сесть, но не смог.
– Вы думаете, что я буду молчать...
– Да.
Во мне кипели гнев и отчаяние; не будь я таким слабым и измученным, я бы заорал или даже бросился бы на этого маленького ублюдка. Но я смог только произнести:
– Если нет, я тоже пойду на съедение рыбам, Фрэнк?
Он встал и погладил меня по руке, как отец, успокаивающий своего ребенка.
– Успокойтесь, Нейт. Вы думаете, что я допустил, что Хауптман умер? Это не я виноват в его смерти. Виноват ваш приятель Линдберг. Вы думаете, этот двуличный сукин сын заслуживает своего ребенка? Если бы я хотел, чтобы этот мальчонка обнаружился, то только для того, чтобы этому лицемеру стало стыдно. Всякий раз, когда ему говорят, что сын его, возможно, жив, он выходит из себя. Этот мальчик живет с семьей, которая его любит. У него будет хороший дом, хорошее воспитание вдали от внимания общественности. Что в этом плохого?
Я не знал, что сказать на это. В моей голове возник образ маленького мальчика, цепляющегося за руку своего отца и повторяющего: папа, папа, папа. Этот мальчик любил отца, который у него был, которого он знал. Так ли уж хорошо будет оторвать его от этой семьи? Разве одного раза не было достаточно?
Но мысль эта улетучилась столь же быстро, как и пришла мне в голову.
– Это все бред собачий, Фрэнк, и вы отлично это знаете.
– Ну, тогда идите и разыскивайте этого мальчика, Нейт, но только если с ним что случится, это будет на вашей совести.
– Почему... что?..
Его губы скривились в жалком подобии улыбки.
– Вы думаете, Пол с Алем допустят, чтобы об этом стало известно? Вы видели, что хотел сделать Официант; вы сами пострадали, ведь он и вас хотел убрать. Если вы начнете рассказывать о том, что знаете, или приметесь разыскивать мальчика, то тем самым подпишете смертный приговор семье Беллиенс, а возможно, и мальчишке. Вы хотите, чтобы их смерть была на вашей совести, Нейт? Пожалуйста, действуйте. Разыскивайте их. Но тогда я уже не смогу защитить их. И вас тоже.
Я задумался. Потом сказал:
– А как обстоят дела с Риккой?
Он чуть улыбнулся:
– Теперь у меня есть на них кое-что. Теперь я знаю о Поле и Але то, что смогу использовать в своих интересах. И меня уже не беспокоит то, что Аль выйдет из тюрьмы, или то, что Пол возьмет власть в свои руки.
– Рикка сам сможет начать поиски Беллиенсов и мальчика...
– Не может, потому что я этого не хочу. Пол еще не готов к тому, чтобы бросить мне открытый вызов. А к тому времени, когда он осмелится сделать это, вся эта история быльем порастет.
Я покачал головой и невесело улыбнулся.
– Вы никогда не допустите, чтобы эту историю использовали против Команды, не так ли, Фрэнк?
– Никогда, – признался он.
Хауптман был не последним козлом отпущения в этом деле.
Теперь пришла моя очередь беспокоиться.
– Может быть, вы правы, и Рикка действительно не станет разыскивать Беллиенсов и их «сына». Но он велел этим мерзавцам убить и меня, Фрэнк. Что мешает ему сделать это еще раз?
Он похлопал меня по руке.
– Я, Нейт. И вы. Ваша и моя репутация. Я сказал Полу, что с вами договорились. Что вам заплатили за молчание. Он слышал о вас, о деле Лингла. Он знает, что вы... благоразумный человек.
Я резко рассмеялся; у меня заныл бок.
– Он думает, что меня можно купить. Может быть, и можно. Но вам-то от этого какая польза, Фрэнк? Сколько я получу, если буду хранить молчание относительно «преступления века»? Должно быть, это стоит очень дорого.
– О, разумеется. И вы будете довольны тем, что получите.
– И что же это будет?
– Вы завтра проснетесь, Нейт.
– Ах вот что, – я снова почувствовал горечь во рту. – Что ж, это справедливо.
– И кроме того, я готов оплатить ваш больничный счет.
Я покачал головой.
– Фрэнк, есть люди, которые могут потребовать от меня объяснения. Во-первых, губернатор Хоффман...
Он сделал жест рукой.
– Вы приехали в Чикаго, чтобы проверить кое-какую версию и были ранены какими-то негодяями. Вы попали в больницу. Та информация не подтвердилась. Все.
– У меня совсем нет выбора, не так ли, Фрэнк?
– Нейт, каждый человек обладает свободой волеизъявления. Каждый человек сам выбирает свою судьбу. Это Америка. В Америке человек может делать то, что считает правильным.