Улыбка доктора Стэнфорд стала еще напряженнее.
— Вы ведь сказали, что дело срочное, — заметила она. — Сегодня вечером я улетаю на неделю. И вы сами видите, сколько народу у меня в приемной.
Сегодня такой волшебный день. Не стоит портить его…
Эмма стояла в конусе солнечного света, падающего из круглого высокого окна, и пыталась прогнать от себя воспоминания о том, что наговорила тогда в кабинете доктора Стэнфорд. Но они упорно возвращались. Грызли, не давая покоя. Как упрямый ребенок, требующий игрушку.
— Понимаете, — пояснила она доктору Стэнфорд, — я не могу оставить Риччи одного.
— Разумеется, не можете.
Рядом в коляске хныкал Риччи. От слишком долгого плача его голос звучал хрипло и сдавленно.
— Иногда бывает очень трудно, да? — спросила доктор Стэнфорд. — Маленький ребенок… И погода последние несколько дней стоит просто ужасная. Вы не можете выйти на улицу, и это не добавляет настроения.
А Риччи все не унимался.
— Послушайте, — доктор Стэнфорд бросила взгляд на часы на стене. — Сейчас не лучшее время для разговоров. Я попрошу Алисон, нашу патронажную сестру, заглянуть к вам в ближайшие дни. Вы ведь знакомы с Алисон? Некоторое время ее не было, но на следующей неделе она возвращается на работу. Это очень милая и приятная женщина. Очень толковая. И вы сможете поговорить с ней обо всем, долго и обстоятельно. Договорились?
Доктор Стэнфорд сделала какую-то запись. Затем снова взглянула на Эмму.
— Договорились? — повторила она, и в голосе ее прозвучало нетерпение.
Казалось, хныканье Риччи ввинчивается Эмме прямо в мозг. Он плакал так сильно, что у него почти пропал голос, а нижняя губа отвисла от усталости. Тем не менее он не умолкал. Она еще никогда не видела его в таком состоянии. И она не могла даже пошевелиться, чтобы успокоить его, потому что тонула сама. Она позволяла ему оплакивать себя, потому что у нее больше ничего не осталось.
Доктор Стэнфорд спросила:
— Еще что-нибудь?
В коридоре консульства стояла огромная мраморная статуя. Эмма не помнила, чтобы видела ее в прошлый раз. Однако что-то в ней показалось ей знакомым. Женщина в длинной накидке склонилась над ребенком, лежащим у нее на коленях. Лучи солнца сверкнули на высоких скулах. Малыш тянулся к ней пухленькими ручонками и улыбался. Женщина держала одну руку над его головой, оберегая и защищая. И смотрела на ребенка с выражением благоговейного почитания, нежности и удивления.
Это должно быть что-то быстрое. Эмма раздумывала над этим снова и снова. Он не должен страдать. Потому что она любила его, любила сильнее всего на свете. Любила так, как никогда не представляла себе раньше. Она даже не думала, что один человек может любить другого так сильно. Но ей придется срочно придумать что-то, потому что она тонула и усыхала в своем пальто. Холодный, высушенный червяк в темноте.
Все, что Эмма еще понимала, так это то, что ему не должно быть больно.
Она сказала доктору Стэнфорд:
— Я собираюсь бросить Риччи под поезд.
Когда он появился, было уже пять часов пополудни.
Эмма и Тамсин сидели в комнате с огромными напольными старинными часами. Кто-то принес поднос с кофейником и чашками.
— Сообщение для вас, Тамсин, — произнесла девушка у дверей.
Тамсин встала.
— Еще одно сообщение, — обратилась она к Эмме. — Похоже, я становлюсь популярной. А вы не ждите меня, пейте кофе, пока он еще не остыл.
Кофейник оказался тяжелым, и справиться с ним одной рукой было сложно. Эмма сосредоточенно пыталась что-то сделать, когда ей вдруг показалось, что она слышит милую детскую болтовню где-то вдалеке. Нахмурившись, она опустила кофейник на поднос и прислушалась. Ничего. Она снова наклонила кофейник над чашкой. А потом снаружи раздались шаги, и внезапно она поняла, что опускает кофейник непозволительно быстро, буквально роняет его, потому что все случилось вдруг и сразу: шаги, щелчок дверной ручки, острый и резкий прямоугольник света. И голос Тамсин:
— Эмма, Эмма, он здесь!
Она в смятении поднялась. Неясные тени в коридоре, залитые светом. На мгновение она ослепла. А когда зрение вернулось к ней, она взглянула на порог и увидела его.
Что-то вспыхнуло в ней, когда она увидела Риччи. На нем был синий джемпер и кроссовки со шнурками и полосками на боках. Глаза у него были большими и слишком яркими. Он держал женщину за руку и болтал ни о чем, как делал всегда, когда уставал, перед тем как начинать хныкать. Но тут он увидел Эмму и затих.