Линдси терпеливо ответила:
— Мы делаем очень много, Эмма. Мы уже побеседовали с некоторыми свидетелями происшедшего — в метро и на улице рядом с кафе «У мистера Бапа» — и мы делаем все, чтобы отыскать как можно больше людей и поговорить с ними. Ваш столик в кафе не был прибран, поэтому мы изъяли чашки, из которых вы пили кофе с Антонией. Быть может, на чашке Антонии остались ее отпечатки пальцев или следы ДНК. Кроме того, мы проверяем, не были ли установлены на улице рядом с заведением мистера Бапа видеокамеры с зарядовой связью. Если они работали, у нас может появиться изображение того, кто забрал Риччи. Кроме того, мы будем знать, в какую сторону они пошли. На станции метро, во всяком случае, такие камеры есть наверняка, поэтому мы направили срочный запрос на просмотр сделанных записей. Мы также передали описание Риччи во все газеты. Вы сами видели вечерний выпуск.
Она действительно видела вечернюю газету. Крошечная фотография на пятой странице. «Предполагаемое похищение ребенка…» Но почему они не поместили снимок на первой странице? Или не показали его по телевидению? Ей казалось, что полиция ничего не делает, а если и делает, то очень медленно. Как-то вяло, спустя рукава. А ведь в фильмах полицейские из кожи вон лезут, разыскивая пропавших детей. Мысли у Эммы путались, она никак не могла сообразить, о чем еще спросить.
— А розыскные собаки? — спросила она наконец. — Вертолеты?
Линдси повторила:
— Мы делаем все, что можно и нужно.
Эмма собралась было возразить, но дыхание у нее опять участилось, совсем как уже было в больнице. Она прижала руки ко рту, пытаясь успокоиться. Полицейские снова переглянулись.
— У меня на самом деле есть сын, — всхлипнула она.
— Я знаю, — негромко ответила Линдси. — Знаю.
Она должна вырваться отсюда! Все эти люди, заполнившие ее квартиру и задававшие массу вопросов, они же не знали Риччи. Для них он всего лишь очередное дело, обычная работа. Она чувствовала себя золотой рыбкой, отчаянно метавшейся в аквариуме от одной стенки к другой, рыбкой, попавшей в стеклянную ловушку и безуспешно пытавшейся из нее вырваться, в то время как люди невозмутимо смотрели на нее снаружи и делали какие-то записи в своих блокнотах.
Единственным местом, где Эмма могла найти уединение, оставалась ее спальня. Она взяла Гриббита из кроватки Риччи и улеглась на свою постель, крепко прижав мягкую игрушку к груди. Укрывшись с головой стеганым одеялом, она притихла, утомленная и растерянная, не в силах унять разыгравшееся воображение.
Что они делают с моим ребенком?
Эта мысль была хуже всего. Она не давала Эмме покоя, мотком колючей проволоки осев в животе. Линдси говорила, что уверена: с Риччи обращаются хорошо. Но ведь она обязана говорить такие вещи, не так ли? А правда заключалась в том, что никто из них не знал, кто похитил его и что они с ним сейчас делают. Она представила себе Риччи, одурманенного наркотиками. Вот он дышит громко и затрудненно, голова его безвольно откинулась назад, глаза закатились, он лежит в каком-нибудь фургоне или сарае и ждет… Чего? Или забился, дрожа, в темный уголок, подбирает с земли крошки съестного и плачет, потому что он испачкался, ему холодно и больно, и никто не удосужился сменить ему памперс. Эмма воочию представила себе, как по щекам Риччи катятся крупные, словно горошины, слезы, как он испуганно икает, не понимая, что он такого сделал, раз она бросила его. Пытаясь отогнать от себя эти ужасные видения, она сосредоточилась на том, чтобы послать ему мысленное объятие и поцелуй. Эмма снова попробовала представить сына. Кровать закачалась и уплыла, а в комнате вдруг возник Риччи. Он сидел в своей кроватке в темноте, озадаченный и растерянный, и щеки его были мокрыми от слез. Эмма ощутила прилив бешеной радости и нежности. Она крепко обняла своего маленького крепыша, а он радостно всхлипнул и прижался к ней. Она принялась гладить его по голове, испытывая слабость от признательности и благодарности, чувствуя, как он дрожит, вцепившись в нее ручонками, и как хочет, чтобы она отвела его домой. Ощущение это было настолько сильным, что она очнулась. И снова оказалась на кровати. Выяснилось, что она сжимала в объятиях не Риччи, а Гриббита, и в его широко раскрытых стеклянных глазах-пуговицах светилось страдание. Эмма тихонько заплакала, сопереживая его боли. Риччи рядом не было. Она лежала здесь, а он находился бог знает где, совсем один. Он плакал и звал ее. Что они с ним делают? Что намеревался сделать какой-то грязный извращенец, который стоял над Риччи, глядя на него сверху вниз?