Ковер кончился на несколько шагов раньше. Камень, к которому Абивард прижался лбом, был гладким и блестящим. Абивард невольно задумался, сколько же простираний было исполнено на этом самом месте за много веков. И еще он заметил тонкую, еле заметную щель, отделявшую каменную плиту, на которую опустился он, от следующей, и безуспешно попытался определить, что бы это значило.
— Поднимись, о зять мой, и подойди ко мне, дабы я мог обнять тебя, — сказал Шарбараз.
Абивард поднялся на ноги и подошел к трону. Охрана расступилась, пропуская его, но глаз с него не спускала. Шарбараз тоже встал, сделал два шага по направлению к нему, обнял его и подставил щеку для поцелуя, тем самым давая понять, что различие в статусе между ними самое незначительное. По залу пронесся чуть слышный гул: царедворцы, привыкшие понимать эти тонкие знаки, делали свои выводы. Лицо Динак светилось от гордости.
— Величайший, я прибыл в Машиз, повинуясь твоему приказанию, — сказал Абивард, надеясь, что Шарбараз хоть как-то даст ему понять, зачем вызвал его.
Но Царь Царей просто сказал:
— Так тому и следует быть. Нам с тобой предстоит многое обсудить, очень важное для державы. — И опять слух Абиварда уловил шорох шепотков, на этот раз, как ему показалось, с примесью возбуждения. Собравшиеся здесь вельможи знали, о чем говорит Шарбараз, хотя Абиварду это было неведомо. «Но, — с гордостью подумал он, — Царь Царей пожелал совещаться со мной, а не с ними».
После официального приветствия Шарбараз вновь препоручил Абиварда заботам евнуха, который отвел его в небольшую комнату, убранную с таким изяществом, что Абивард сразу догадался — это может быть только приемная Царя Царей. Слуга принес поджаренные фисташки, крохотные пирожные с миндальным кремом и вино, сладкое, как мед, гладкое, как шелк, и теплое, как солнышко в погожий весенний день.
Абивард немного перекусил, потом положил одну на другую несколько подушек, привалился к ним и стал ожидать самодержца. Вскоре пришел Шарбараз, на шаг позади шла Динак. Когда Абивард поднялся и приготовился к очередному простиранию, Шарбараз жестом остановил его:
— С церемониями мы покончили. Теперь к делу.
— А можно мне сначала взглянуть на племянницу, величайший?
— Пойду принесу ее, — сказала Динак и поспешно удалилась.
— Я хочу, чтобы ты познакомился еще кое с кем, но его я представлю тебе попозже, — сказал Шарбараз. Он взял орешек, сломал тонкую скорлупку большим и указательным пальцами и забросил ядрышко в рот.
Вернулась Динак. Она вложила в руки Абиварду крошечного, закутанного в одеяльце младенца и улыбнулась, когда он машинально взял ребенка так, чтобы поддерживать головку.
— Все правильно, у тебя у самого сын, — сказала она, словно в напоминание себе. Не послышалась ли ему ревность в ее голосе? Возможно, чуть-чуть, решил он. Она продолжила:
— Все никак не привыкну, что я — тетя, как ты теперь дядя.
— Очень хорошенькая, — сказал он, глядя на Джарирэ. Она была не только хорошенькой, но и — в данный момент — спокойной; а это, как он успел усвоить, немаловажное достоинство. — Пытаюсь определить, на кого из вас она похожа.
— Похожа на младенца, — сказала Динак, будто это объясняло все.
Шарбараз нетерпеливо переступал с ноги на ногу:
— Я думал, ты рвешься узнать, зачем я вызвал тебя на другой конец царства.
— Рвусь, величайший, только… — Он поднял Джарирэ. — Можно я воспользуюсь вашей дочкой в свое оправдание?
— Лучшее оправдание ты вряд ли мог бы найти, — засмеялся Шарбараз. — Но все равно выслушай меня. Автократор Ликиний мертв.
Мороз пробежал у Абиварда по коже.
— Как это произошло? — прошептал он. — Ты в хороших отношениях с его сыном Хосием или начнем войну?
— Хосий тоже мертв, как и предсказал Таншар, — сказал Шарбараз. Абивард, раскрыв рот, смотрел на Царя Царей, который продолжил:
— Выслушай рассказ в том виде, в каком он дошел до меня в начале весны. Ты знаешь, что Автократор Ликиний был большим скрягой. Мы убедились в этом, будучи в Серрхизе. И еще ты знаешь, что Видессийская империя воевала с кочевниками-кубратами к северо-западу от города Видесса.
Абивард протянул племянницу Царю Царей, что свидетельствовало о его полнейшем замешательстве.
— То, что ты говоришь, величайший, чистая правда, но как одно связано с другим?
— Оказывается, очень сильно, — ответил Шарбараз. — В прошлом году Ликиний одержал над кубратами ряд побед и надеялся разбить их окончательно, может быть, даже завоевать. Ему не очень хотелось отзывать войско домой, а весной начинать новую кампанию, поэтому он приказал перезимовать к северу от реки Астрис, на самом краю степей, и жить на подножном корму. Понимаешь, он таким образом надеялся избавить себя от расходов по содержанию войска на зимних квартирах. Он и так здорово задержался с выплатой армии серебра… Впрочем, нет, видессийцы платят — или, в его случае, не платят — золотом.
— Господи! — тихо проговорил Абивард. Он попытался представить себе, что произошло бы, получи макуранская армия приказ зимовать к северу от Дегирда.
Войска были бы, мягко выражаясь, недовольны. Ему пришлось задать новый вопрос:
— И что произошло?
— Именно то, чего ты и ожидал, — сказал Шарбараз. — По глазам вижу. Да, они взбунтовались, убили парочку военачальников…
— Надеюсь, не Маниакисов! — воскликнул Абивард и только потом сообразил, кого перебил. — Прости, величайший.
— Ничего, — сказал Царь Царей. — Такие новости кого угодно выведут из равновесия. Нет, Маниакисы не имели к этому никакого отношения. Когда они возвратились в Видессию, Ликиний назначил старшего губернатором какого-то острова на краю света, а младшего отправил туда же командовать гарнизоном.
Подразумевалось, что это награда за прекрасно проделанную работу, но я полагаю, Автократор попросту убирал с дороги тех, кто мог бы стать ему соперником… Да, так на чем я остановился?
— На мятеже, — хором сказали Динак и Абивард.
— Да, вот именно. Значит, войско Ликиния взбунтовалось, перебило нескольких крупных чинов и провозгласило Автократором одного парня по имени Генесий, Господь ведает почему — этот Генесий был всего-навсего кавалерийским сотником. Но они изготовили красные сапоги, обули его в них и двинулись маршем на Видесс.
— При таком-то главаре можно было бы предположить, что Ликиний запросто разобьет их, — сказал Абивард.
— Если бы войны велись на пергаменте, ты был бы прав, — заметил Шарбараз, — но как только у Ликиния появился соперник, неважно какой, его моментально перестали слушаться. Он уже не в первый раз задерживал войску жалованье, да и вообще надоел всем донельзя. Он приказал войскам выступить против Генесия. Разумеется, из Видесса они вышли, но тут же перешли на сторону мятежников. Город мог бы, я думаю, выдерживать осаду вечно, но стражи ворот открыли их перед воинами Генесия.
— Ликинию следовало бежать, — сказал Абивард. — Он же должен был понимать, что ты принял бы его хорошо, хотя бы в благодарность за то, что он сделал для нас в Серрхизе.
— Никто из моряков не захотел перевезти его с сыновьями через узкий пролив к западным землям, — сказал Шарбараз. Его слова в этой маленькой уединенной комнате прозвенели погребальным набатом. Абивард взял орешек и положил его обратно в вазу — аппетит пропал. Царь Царей продолжил:
— В конце концов он попытался перебраться через пролив на лодке, сыновья гребли сами. Но слишком поздно — люди Генесия были уже в городе. Ликиния схватили.
— И убили вместе с Хосием. Ты уже говорил об этом.
— Гораздо хуже, — сказала Динак, уже слышавшая эту жуткую историю раньше.
— Они перебили сыновей Ликиния у него на глазах. Последним убили самого старшего, Хосия, а потом прикончили Ликиния — не спеша, по кусочкам. — Она передернулась. — Мерзость какая! — Должно быть потому, что у нее теперь был свой ребенок, сама мысль об убийстве чьего-то ребенка, Тем более на глазах родителя, представлялась ей особенно отвратительной.