Взгляд Абиварда пробежал по толпе, высматривая женщин, прислуживающих его матери и другим женам - нет, вдовам - Годарса. Он указал пальцем ни первую из замеченных:
- Ясна, знаешь ли ты этот проход?
- Да, повелитель, - ответила Ясна. Абивард замотал головой, словно вокруг кружила туча комаров. Так здесь обращались только к отцу. Теперь придется привыкать к такому обращению.
Он последовал за Ясной в жилую часть, через кухню, в кладовку. Там он тысячи раз видел ничем не примечательную дверь и всегда предполагал, что за ней - еще одна кладовая. Но оказалось не так. Дверь вела в длинный узкий и темный коридор. В другом его конце была еще одна дверь, без засова с этой стороны, но с зарешеченным окошком, чтобы с той стороны было видно, кто идет.
Ясна постучала в дверь и вплотную приблизилась к решетке. Позади нее встал Абивард. Через минуту она вновь постучала. Женская голова заслонила свет, проходящий сквозь решетку:
- А-а, Ясна. Кто это с тобой?
- Я привела дихгана, госпожа Ардини, - ответила Ясна.
Ардини была одной из самых младших жен Годарса, младше Абиварда. Она взвизгнула, а потом воскликнула:
- Дихган вернулся? О, слава Господу, что вернул его невредимым! - Она сняла с двери засов и широко распахнула ее.
Глядя на распахнутую дверь, Абивард подумал: а не случалось ли мужчине таким путем тайком пробираться на женскую половину? Некоторые знатные господа держали на женской половине евнухов во избежание таких напастей. Годарс же не забивал себе этим голову, говоря: "Если женщине нельзя доверять, то охрана сделает ее не честной, а подлой и коварной".
На крик Ардини в коридор выбежали женщины. Они тоже кричали. Но, узнав Абиварда, в замешательстве попятились. Одна из его сводных сестер сказала Ардини:
- Ты сказала, что пришел дихган, а здесь его сын.
- Так мне Ясна сказала, - сердито ответила Ардини. - Я поверила ей. Это что, преступление?
- Она сказала правду, - произнес Абивард, - хотя, клянусь Господом, я хотел бы, чтобы это было не правдой. Я дихган этого надела.
Некоторые из женщин изумленно воззрились на него, не понимая, о чем это он. Другие, посообразительней, вскрикнули и запричитали. Их скорбные вопли подхватили остальные, поняв наконец, какую утрату они понесли. Абиварду очень хотелось заткнуть уши, но он мог нанести подобного оскорбления их горю. Даже предаваясь плачу, многие из жен разглядывали его с откровенным расчетом. Он без труда прочел их мысли: "Если я сумею пленить его своим телом, он сделает меня старшей женой". Это означало богатство, влияние и возможность родить сына, который однажды станет хозяином крепости и правителем надела Век-Руд.
Он знал, что этим придется заняться... но только не сейчас. Годарс часто обращался за советами к Барзое. То, что так делал многомудрый дихган, служило для Абиварда достаточной рекомендацией. Заметив в задних рядах Барзою, около которой стояла Динак, он сказал:
- Прежде всего я желаю говорить с моей матерью и сестрой.
Если Годарс доверял уму своей главной жены, Абивард уважал суждения своей сестры.
Барзоя сказала:
- Погоди. Прежде чем беседовать, все обитающие на нашей половине должны услышать, что случилось с нашим мужем и сыновьями, которые отправились на войну и... и не вернулись. - Под конец голос ее чуть заметно дрогнул; она потеряла не только Годарса, но и Зараза.
Абивард понял, что она права. Как можно короче он вновь пересказал историю рокового похода, еще на шаг передвинув ее от воспоминания к легенде. Спако и Мируд, матери Яхиза и Узава, вновь разразились скорбными рыданиями. Мать Аршака, Сардури, умерла много лет назад.
- Вот так мне и еще немногим удалось избежать засады, хотя тогда я отнюдь не считал это удачей, - закончил Абивард. - Но пал весь цвет нашего воинства, и впереди нас ждут трудные времена.
- Спасибо тебе, сын мой... или правильнее будет сказать, мой повелитель, произнесла Барзоя, когда Абивард замолчал. Она низко поклонилась ему, как и Фрада там, на жарком дворе. Прилагая всю силу воли, чтобы голос ее звучал ровно, она продолжила:
- А теперь, если ты желаешь держать совет с Динак и со мной, следуй за нами, я отведу тебя в подобающее этому случаю помещение.
Вдовы Годарса и его взрослые дочери расступились, пропуская Абиварда. Он широким шагом шел мимо их рядов. Некоторые из жен старого дихгана предпочли отступить на совсем короткий шаг, так что, проходя, он касался их тел. Он отметил это, не испытывая ни малейшего возбуждения; печаль и усталость задавили в нем всякое плотское желание.
Он с любопытством оглядывался по сторонам, пока Барзоя и Динак вели его в ту комнату, которую сочли подобающей для беседы: с тех пор, когда он был еще совсем младенцем, он ни разу не появлялся на женской половине. Его поразило то, что здесь светлее и просторнее, чем в других помещениях жилой части крепости.
Под ногами стлались роскошные ковры, а голые каменные стены покрывали изысканные гобелены - произведения терпеливого труда многих поколений женщин, живших здесь с тех незапамятных времен, когда на холме поднялась крепость.
- А здесь... очень мило, - сказал он.
- Вовсе не обязательно удивляться, - со спокойной гордостью ответила Барзоя. - Мы удалены здесь от мира отнюдь не потому, что совершили какое-то преступление, а во имя нашей же чести. Должны ли мы жить так, будто здесь тюрьма?
- Иногда на то очень похоже, - добавила Динак.
- Только если дашь волю подобным чувствам, - возразила Барзоя. Абиварду показалось, что это тема постоянных споров между матерью и дочерью. - Где бы ни находилось твое тело, твой разум может путешествовать по всему наделу и даже дальше, если захочешь.
- Если ты главная жена, если твой муж соизволит слушать тебя, если ты обучена грамоте, точнее, если тебе разрешили обучиться, тогда, возможно, и так, - сказала Динак. - В противном случае остается сидеть сплетничать да орудовать иголкой или вертеть прялку.
- Если в тебе есть хоть немного мудрости, ты не должна делать одного докучать дихгану своими мелкими жалобами, - резко произнесла Барзоя, потом молча поманила Абиварда в гостиную, устланную коврами и усыпанную расшитыми подушками. - Здесь мы можем говорить, не опасаясь помех.
- Никто в Макуране не может ничего делать, не опасаясь помех, ни сегодня, ни в ближайшие месяцы, а то и годы, - возразил Абивард. Тем не менее он вошел и уселся на низкий пуф, стоящий на ковре, выполненном в хаморском стиле: на нем была изображена огромная пантера, прыгающая на спину убегающего оленя.
Барзоя и Динак тоже присели, привалившись к большим подушкам. Через мгновение вошла служанка Ясна, неся поднос с вином и фисташками, и поставила его на низкий столик перед Абивардом. Он налил вина матери и сестре, придвинул им чашу с орехами.
- Это мы должны прислуживать тебе, - сказала Барзоя. - Ты дихган.
- А коли я дихган, то не мешай мне пользоваться своей властью так, как я считаю нужным.
Несмотря на ужасные известия, принесенные сыном, Барзоя ответила на эти слова мимолетной улыбкой:
- Знаешь, ты очень похож на своего отца. Он всегда мог словами обойти любое препятствие.
- Увы, не любое. Последнего обойти не смог, - сказал Абивард, вспомнив, как конница с грохотом валилась в траншею, выкопанную хаморами, как сшибались кони, когда всадники отчаянно стремились остановить их.
- Да, не смог. - Улыбка покинула лицо Барзои. - Что, для страны это... совсем плохо?
- Плохо, мама, - сказал Абивард. - Нас от степняков отделяет только река.
А потери наши так велики, что, если они решат переправиться через реку, нам очень трудно будет отбросить их назад, на их берег.
- Придется учиться мыслить шире, думать не только о своем наделе, дрогнувшим голосом ответила Барзоя. - Мы понесли такие потери, и мне трудно постигнуть, что все царство пострадало не меньше нас.
- Поверь мне, - сказал Абивард, - это так и есть.
- Та-ак. - Мать растянула слово в протяжный вздох. В глазах ее сверкали слезы, но она не пролила ни одной. - Тогда я скажу тебе, что надо сделать прежде всего - ради нашего надела. Речь пойдет о двух вещах.