Мургаб недовольно надул губы.
- В указе Царя Царей, да продлятся его дни, сказано точно: восемь тысяч пятьсот аркетов, не больше и, уж конечно, не меньше. Поэтому я полагаю...
- Этого достаточно, о повелитель, - вмешался командир отряда царских воинов. - Ты выполнил нашу просьбу весьма любезно и великодушно.
"А что еще мне оставалось делать, когда вы уже в моей крепости?" - подумал Абивард. Все же воин хотя бы придерживался хороших манер, столь милых сердцу макуранца. Абивард, стараясь не выдать гнева, вызванного столь наглым вымогательством, поклонился:
- Оказать услугу Царю Царей в любом виде, угодном ему, - большая честь.
Могу ли я узнать твое имя, дабы при случае воздать тебе хвалу перед Царем Царей за то, как ты исполняешь свой долг?
- Ты оказываешь мне честь, превышающую мои заслуги, - отозвался воин.
Абивард покачал головой. Он предпочел бы не знать имени достославного Мургаба.
Но сказать об этом вслух не мог, хотя ему показалось, что предводитель отряда догадывается о его чувствах. Тот добавил:
- Коли уж ты спросил меня, о повелитель, я зовусь Заль.
- Заль, - повторил Абивард, накрепко запечатлев это имя в памяти. Теперь он его не забудет. Не забудет и достославного Мургаба, как бы ему этого ни хотелось. - Чем еще могу быть полезен?
- Да все, пожалуй. - Заль отсалютовал Абиварду. По его приказу двое воинов спешились и погрузили серебро надела Век-Руд на многострадальную спину вьючной лошади.
Без явной иронии Заль сказал:
- Дай Господь твоему наделу дальнейшего процветания.
"Зачем? Чтобы вы могли вернуться и снова ободрать меня как липку? Не иначе", - решил Абивард. Но второй раз заплатить такую возмутительную подать он не сможет... И теперь-то уж не станет распахивать ворота перед людьми Смердиса.
В следующий раз, когда они вздумают явиться за данью, придется им за нее побороться.
***
В опочивальне дихгана одно окно выходило на восток, давая ее обитателю возможность созерцать весь надел. Это же окно пропускало лучи раннего утреннего солнца, чтобы дихган не особенно долго нежился в постели. Если бы здесь не жили многие поколения дихганов до Годарса, Абивард подумал бы, что так задумал его отец. Кто бы до этого ни додумался в те отдаленные дни, когда возводили крепость, хитрость срабатывала до сих пор.
Один из солнечных лучей заставил его раскрыть глаза. Он сел и потянулся.
Рошнани лежала, подставив солнцу спину, и поэтому еще спала. Он улыбнулся и нежно положил ладонь на ее обнаженное бедро. Его кожа, прожаренная солнцем многих лет, была значительно темнее, чем у нее.
"Жене дихгана и пристало быть светлокожей, - подумал он. - Это знак того, что ей нет надобности покидать пределы женской половины и работать, как какой-нибудь простолюдинке". Даже после грабежа, совершенного по указу Смердиса, до такого позора его надел еще не опустился.
Рошнани шевельнулась на пуховой перине. Абивард отдернул руку; он не хотел будить ее. От движения лицо ее попало в луч света. Она попробовала отвернуться, но слишком поздно: глаза ее раскрылись.
Увидев Абиварда, она улыбнулась:
- Доброе утро, о свет в моем окошке. Может быть, на этот раз ты посеял во мне мальчика. - Она положила руку на живот чуть повыше черного треугольника.
- Может быть, - ответил он. - А если и нет, кто нам мешает повторить попытку? - Он сделал вид. будто собирается кинуться на нее. Это была всего лишь игра; он знал, что по утрам у нее нет настроения заниматься такими делами. Но от легкого поцелуя он не удержался. - Кто бы мог подумать, что брак, при котором ни жених, ни невеста не видели друг друга до завершения обряда, может принести столько счастья?
- Я-то тебя видела, - поправила она. - Хоть и смутно, через чадру, но все же видела.
- И?.. - начал он, напрашиваясь на комплимент.
- Я же не убежала в ужасе.
Он ткнул ее в ребро. Она взвизгнула и ответила ему тем же. Он боялся щекотки - этой его слабостью беспощадно пользовались отец и братья. Он сгреб Рошнани в охапку, не давая ей совершить еще что-нибудь столь же коварное.
Дальше - больше, и наконец он обнаружил, что ей все-таки могут нравиться утренние забавы. После всего он сказал:
- Я жажду тебя. Вечером снова хочу вызвать тебя сюда.
- Мне бы тоже хотелось. - Она провела кончиком пальца по его груди. - Но мудрее будет вызвать другую.
- Почему? - Он и сам почувствовал, что его недовольная гримаса выражает не столько гнев, сколько обиду; каждый молодой человек грезит иметь в своем распоряжении множество красивых женщин. Но в действительности, как обнаружил Абивард, это оказалось далеко не столь прекрасно, как рисовалось в воображении.
Да, время от времени разнообразие доставляет удовольствие, но всем женам, унаследованным от Годарса, он предпочитал Рошнани.
Когда он открылся ей в этом, она просияла, как зажженная лампа. Но сказала:
- И все же разумнее выбрать на сегодня другую. Если ты будешь все время посылать только за мной, меня возненавидят на женской половине - и тебя тоже.
- Уже до такого дошло? - встревожился Абивард.
- Пока, пожалуй, нет, но по углам и из-за прикрытых дверей я слышала перешептывания, которые заставляют меня опасаться, что до этого недолго осталось, - ответила Рошнани. - Наверное, госпожа твоя мать смогла бы рассказать тебе больше. Но одно могу сказать и я: лучше пожертвовать небольшой частичкой счастья сейчас, чем потом лишиться его совсем.
В ее словах Абивард услышал отзвуки мудрости, которую привык слышать в речах Барзои, и это, по его мнению, означало, что в Рошнани есть задатки самой замечательной главной жены, о которой может только мечтать любой дихган.
- Знаешь, какая ты? - спросил он. Она покачала головой. - Таких, как ты, одна на десять тысяч... Нет, ей-Богу, одна на сто тысяч, - поправил он себя.
За это он заработал поцелуй, но когда попытался добиться большего, Рошнани оттолкнула его:
- Тебе надо поберечь силы для той, которую ты выберешь на вечер.
Он сделал свирепое лицо.
- Уж не имеешь ли ты наглость усомниться в моих мужских достоинствах? - Но поскольку он достаточно хорошо знал пределы своих возможностей в этом отношении, особенно артачиться не стал: Рошнани, скорее всего, совершенно права.
Когда наступил вечер, вместо Рошнани он вызвал Ардини. Та явилась в его опочивальню в шелковой сорочке, столь прозрачной, что он разглядел две крошечные мушки чуть ниже пупка. Это возбудило его, но она вылила на себя столько розовой воды, что от нее несло, как от лавки благовоний. Он чуть было не отправил Ардини назад, на женскую половину, отмываться, но воздержался, решив не ставить ее в унизительное положение. Позже он пожалел об этом: в спальне воняло несколько дней.
Абивард добросовестно вызывал каждую из своих жен по очереди. Пару раз ему пришлось внушить себе, что на самом деле он занимается любовью с Рошнани, хотя он очень постарался, чтобы женщины этого не заметили. Это занятие он воспринимал как часть своих обязанностей, и развитое чувство долга помогло ему оделить любовными ласками всех. Он подозревал, что Годарса такая ситуация сильно позабавила бы.
Однако же, исполнив свой долг, он вновь стал проводить большую часть ночей с Рошнани, а когда распоряжался привести ему кого-нибудь из других жен, то делалось это преимущественно по ее настоянию. Он знал, что некоторые главные жены, почувствовав такое благоволение мужа, очень бы возгордились. Но Рошнани изо всех сил старалась вести себя так, будто она лишь одна из многих. От этого Абивард еще больше предпочитал ее другим.
Как-то утром после одинокой ночи - вчера он пил вино с Фрадой и другими сводными братьями постарше и добрался до постели настолько пьяный, что женщины его не интересовали, - он проснулся с дикой головной болью и даже не захотел вставать. Лежа на животе, он протянул руку вниз и принялся нащупывать сандалии.
Однако преуспел лишь в том, что затолкал их еще глубже под кровать, где уже не мог до них дотянуться.
- Если я вызову слугу достать мне обувь из-под кровати, все узнают, в каком я состоянии, - сказал он вслух. Даже слышать собственный голос было больно.