- Чем могу служить тебе?
Абивард пересказал то, что услышал от Годарса, и спросил:
- Как эти известия отразятся на моей жизни?
- Так. Сначала узнаем, удостоит ли нас Господь ответом. - Таншар придвинул свой стул поближе к стулу, на котором сидел Абивард. Он засучил правый рукав кафтана и снял серебряный наплечный браслет, стоивший, скорее всего, не меньше, чем его дом со всем содержимым. Прорицатель протянул браслет Абиварду:
- Держи за этот конец, я же возьмусь за другой. Посмотрим, дадут ли мне Четыре Пророка частичку своей силы.
Браслет украшали поясные изображения Четырех Пророков: юного Нарсе с едва пробивающейся бородкой; воина. Гимиллу, чье волевое лицо покрывали шрамы;
Шивини - воплощение материнской любви и доброты; и Фраортиша Старейшего, глаза которого сверкали черным янтарем. Хотя Таншар только что снял серебряную цепь со своего плеча, она была прохладной, почти холодной на ощупь.
Прорицатель встал и поднял глаза на соломенную кровлю своего домика.
Абивард тоже посмотрел наверх. Он увидел лишь солому, но у него возникло странное ощущение, будто взор Таншара проникает сквозь крышу до самого дома Господнего по ту сторону небес.
- О прозрении молю, - пробормотал Таншар. - Вашей волею о прозрении молю... - Глаза его широко раскрылись и застыли, тело напряженно замерло.
В левой руке Абиварда, которой он держал цепь, закололо, будто он отлежал ее. Он опустил глаза. По образам Пророков пробежала золотая искорка. Она остановилась на лице Фраортиша Старейшего, и его немигающие янтарные глаза словно ожили на мгновение и посмотрели в глаза Абиварду.
Сильным, повелительным голосом, ничуть не похожим на собственный, Таншар произнес:
- О сын дихгана, зрю я широкое поле, но оно не есть широкое поле, зрю башню на холме, где утратится и обретется честь, и щит серебряный, сияющий над узким морем.
Серебристый свет в глазах Фраортиша померк. Таншар, похоже, приходящий в себя, тяжело опустился на стул. Когда Абивард решил, что прорицатель окончательно вернулся в мир колченогих плетеных стульев и умопомрачительного разнообразия ароматов с базарной площади, он спросил:
- Что же все это значит... то, что ты сказал? Возможно, Таншар не совсем еще вернулся в реальный мир: его здоровый глаз смотрел так же бессмысленно, как и тот, что затуманила катаракта.
- Я изрек пророчество? - спросил он робким, срывающимся голосом.
- Да, да, - нетерпеливо сказал Абивард, повторяя слова, как отец. Он передал Таншару слова, которые тот произнес, стараясь воспроизвести их в точности и ничего не упустить.
Прорицатель откинулся было на спинку стула, но передумал - стул угрожающе затрещал под ним. Старик забрал браслет у Абиварда и намотал его на руку повыше локтя. Его кожа напоминала пергамент. Это, похоже, прибавило ему сил. Он медленно проговорил:
- О сын дихгана, я ничего не помню, и говорил с тобой не я. Кто-то - или что-то - воспользовалось мною как орудием. - Несмотря на жару и духоту, он вздрогнул. - Как ты видишь, я далеко не юноша. За все годы, что я занимаюсь разгадыванием того, что ждет впереди, такое случалось со мною лишь дважды.
По спине и рукам Абиварда пробежали мурашки. Он почувствовал себя лицом к лицу с чем-то огромным, непостижимым, превосходящим всякое понимание. Он осторожно спросил:
- А что произошло те два раза?
- Один раз ко мне пришел тощий караванщик, ты тогда только что родился, сказал Таншар. - Тощим он был от голода. Он сказал мне, что я напророчил ему груды серебра и драгоценных камней. Теперь он богат И живет в Машизе.
- А второй?
Абиварду на мгновение показалось, что Таншар не ответит. Лицо предсказателя сделалось отрешенным и очень, очень старым. Потом он проговорил:
- Знаешь, когда-то я и сам был молодым... И была у меня подруга, готовая вот-вот родить мне первенца. Она тоже попросила меня заглянуть в будущее.
Насколько Абивард знал, Таншар всегда жил один.
- Что же ты увидел? - шепотом спросил он.
- Ничего. Я не увидел ничего. - И вновь Абивард усомнился, что старик продолжит рассказ. Но через некоторое время прорицатель произнес:
- Четыре дня спустя она умерла в родах.
- Упокой ее Господь. - Слова эти показались Абиварду пустыми. Он положил ладонь на тощее колено предсказателя:
- Один раз к добру, второй - к худу. А теперь вот я. Что означает твое пророчество?
- О сын дихгана, я не знаю, - ответил Таншар. - Могу лишь сказать, что все это лежит в твоем будущем. Где, когда и что воспоследует, я угадывать не стану и не стану лгать, утверждая, будто могу угадать. Ты сам откроешь для себя смысл пророчеств, либо они откроются перед тобой - это уж как на то будет Господня, воля.
Абивард достал три серебряных аркета и вложил в ладонь прорицателя. Таншар подбросил монеты на ладони, послушал их звон, потом покачал головой и вернул деньги Абиварду:
- Ежели угодно, отдай их Господу, но только не мне. Не я говорил эти слова, пусть даже они и произнесены через меня. Я не могу принять за них твои деньги.
- Пожалуйста, оставь их себе, - сказал Абивард, оглядывая чистый, но пустой домик. - По-моему, тебе они нужнее, чем Господу.
Но Таншар вновь покачал головой, отказываясь принять деньги:
- Говорю тебе, они не для меня. Если бы я предсказал тебе будущее обычным путем, определяя грядущее по движениям браслета Пророков между твоей рукой и моей, я охотно взял бы плату, поскольку честно заработал бы ее. Но за это нет.
Среди прочего Годарс научил Абиварда распознавать, когда человек упорно стоит на своем и когда следует ему уступить.
- Да будет так, как ты сказал. - Абивард швырнул аркеты в окно. - Пусть Господь решит, куда лежит их путь и с кем.
Таншар кивнул:
- Ты правильно сделал. Пусть пророчество, услышанное тобою через меня, пойдет тебе только во благо.
- Да будет так, - повторил Абивард. Поднявшись со стула, он низко поклонился Таншару, словно перед ним был представитель высшей знати. Похоже, это огорчило предсказателя еще больше, чем полученное столь необычным путем пророчество. - Прими хотя бы поклон, во имя Господа, - сказал Абивард, на что старик неохотно согласился.
Абивард вышел из дома прорицателя. Прежде у него была мысль еще немного поторчать на базаре, купить какую-нибудь ненужную мелочь, чтобы поглазеть на молодых женщин, а может, и поболтать с ними. Но сейчас ему стало не до того.
Он всмотрелся вдаль - выжженная земля простиралась до реки Век-Руд. В это время года на ней почти ничего не росло. Означает ли эта земля то поле, которое не есть поле? Самое трудное в пророчествах - суметь их правильно истолковать.
Он повернулся и посмотрел на склон холма, на вершине которого примостилась крепость. Та ли это башня, где утратится и обретется честь? Абиварду крепость казалась не особенно похожей на башню, но кто может знать, как все выглядит в очах Господних?
А море? Означают ли слова Таншара, что в один прекрасный день он увидит море, как ему и мечталось? О каком именно море говорил прорицатель? И чей серебряный щит воссияет над морем?
Сплошные вопросы - и ни одного ответа. Абивард подумал, не лучше ли было получить обычное предсказание. И решил, что нет. Хотя пророчество и непонятно, оно во всяком случае означало, что ему суждено участвовать в великих событиях.
- Не хочу я видеть, как жизнь течет мимо, а я лишь считаю дни, - сказал он.
Несмотря на все отцовское воспитание, он был еще очень молод.
В последующие дни и недели Абивард завел обыкновение подолгу смотреть со стен на юг и на запад. Он знал, чего ждет. Знал и Годарс, время от времени подшучивавший над новым занятием сына. Но и сам дихган проводил немало времени на углу, где сходились восточная и южная стены.
Заметив приближающегося к крепости всадника, Абивард почувствовал, что не зря подолгу стоял здесь. В правой руке всадник держал нечто необычное. Сначала Абивард разглядел лишь зыбкое движение и только позже понял, что это колышется знамя. А потом увидел, что знамя это - алое.