Моим шокированным лицом любуются все, кому дела не нашлось. Не нашлось многим. А кому нашлось, находят время сделать крюк и пробежать мимо. Папаша любит говорить какая у него красивая доча, и вот я – живое подтверждение слов. Любуются человечки, завидуют, слюни пускают. Фу!
Пытаюсь снять маску, но вонь слишком сильная, она побеждает, приходится прекратить попытки. Не знаю даже название этим запахам. На обычные ароматы города не похожи ни одним оттенком. Нет в нем ни металлической кислоты, ни сладковатых газов автомашин, не ощущается привычной горечи на языке при дыхании. Ни металлов, ни окисей азота, ни альдегидов! Зато даже через маску в нос просится совершенно нереальный и ненормальный букет, смешанный из сотней противоположностей. Можно закупоривать в бутылки и продавать в качестве деморализующих гранат. От одного вдоха хочется кашлять! Выплевывать легкие!
О, пресвятая катушка, верните меня обратно в родную сферу! Тут дышать нормально невозможно! Чувствую, что сейчас буду чихать и тереть глаза: нос чешется, глаза слезятся. Последнее непонятно от чего: то ли от солнца, то ли от этого воздуха. Как только люди отца этим дышат? А отец? Он вон, бегает как молодой. К съемкам готовится. Ему не до создания дорогой дочери благоприятных к существованию условий.
Неожиданно мир наполняется пробивающим до костей шелестом. В спину толкает невидимая сила, принеся прохладу. Все вокруг начинает клониться в одну сторону, люди придерживают свои головные уборы. Шуршит мир как живой!
— Ветрено сегодня, — заметил один человек, который ставил штатив камеры. — Не лучшее время для съемок.
— Скажи это Ансельму. Он упрям, съемка состоится и в ураган, и в дождь.
Будто услышав их, перед ними предстает отец.
— Что за бунт на флалете, ребята?
Что тут сказать. В отце роста на пятнадцать гаечных ключей тринадцатого размера, а у его работников рост едва в двенадцати таких ключах можно измерить. Так что отец возвышается над ними во всех смыслах.
— Ансельм Нотбек, — робко блеют работяги, начиная оправдываться. — Мы просто хотели предложить Вам перенести место съемок или дождаться безветрия, но, - под золотыми глазами отца, смотрящими на них сверху вниз, эти люди окончательно трусят, — но уверены, Вы справитесь даже в таких погодных условиях.
— Правильно, природе не победить наш дух! Камеры крепите лучше! Готовьтесь к съемкам, ребята!
По-братски похлопав по плечам работников, отец оставляет их и направляется ко мне.
— Как тебе тут, доча?! — спрашивает он, не обращая внимания на мои кривляния и попытки не задохнуться.
— А сам как думаешь? — пытаюсь донести ему свое негодование.
— Думаю, уже завтра ты оценишь красоту этого места. И сними маску, для здоровья горный воздух – лучшее лекарство.
— Я пас. — Лучшее лекарство - это вернуться домой! — Так чем инженер тебе может помочь, пап?
Так, гляжу отец в недоумении. Сам не знает, чем меня занять, но знает, что без занятия дочь скиснет, как металлическая арматура под дождем. Думает долго, я успеваю устать стоять на одном месте. Решение находит в пробегающем мимо человеке. Забирает у него ручную камеру и торжественно вручает ее мне.
— Будешь нашей ручной съемкой.
— Но я же инженер! — кричу в спину убегающему отцу в ответ на несправедливое назначение. Тому не до моих прихотей, уже лекции о живом мире толкает.
Вздыхаю, рассматривая камеру. Без зазрений совести откладываю ее от себя подальше и сажусь в уголке для отдыха, закрепляя зонт над головой. Достаю экран, нужно сделать для него батарею. Учитывая солнечную активность, можно создать и очень маленькую. Достаю из ящика с инструментами провода, кусочек стекла и фотоэлемент.
Вздох. Сжимаю все это в руке. В голове проносится схема: пошагово и детально. И когда раскрываю ладонь, на ней уже лежит солнечная батарея для экрана с идеально подходящим штекером в комплекте. Быть альвом-инженером – это очень удобно.
Подключаю батарею, включаю экран и наслаждаюсь проектированием, при этом отключаюсь от окружающего мира. У меня столько идей, и все их надо разложить по полочкам и сделать предварительные чертежи. Развлекаюсь так до самых съемок, когда люди и папаша вдруг усиливают суету и концентрируются вокруг неприметного выступа поверхности. Интересно, а что собрался снимать в этом странном месте отец?
— Пап, — зову долго пока он не отвлекается и не приходит. — А что ты снимать собрался?
— Животных! — с небывалой гордостью произнес он.
— Зачем? — недоумеваю я.
Тут отец грустнеет, в раз поникая как поршень, выпустивший воздух, и окидывает меня взглядом, которым обычно я награждаю людишек.