Беньямин испуганно кивнул. Ему казалось, что его рука попала в тиски.
— Хорошо. Тогда я подпишусь вместо твоих родителей. Я это умею. Я могу подделать любую подпись. Никто ничего не заметит.
На какое-то время это произвело на Беньямина нужное впечатление.
— Идем, — сказал Альфред.
Он свернул налево и увлек Беньямина за собой. За путями городской электрички начинались дачные участки. Колония «Рюбецаль», колония «Штадтбэр», колония «Килер Грунд», колония «Георгина», колония «Зоргенфрай» и другие.
Ему придется с ходу найти подходящий летний домик. Не слишком запущенный, и чтобы открыть его было нетрудно, и чтобы подальше от дороги. Необходимо принимать решения быстро и не раздумывая. Мальчик ни в коем случае не должен потерять доверие к нему.
— Думаю, мне лучше пойти домой, — сказал Беньямин. — Большое спасибо. Это было очень здорово с вашей стороны.
Он попытался освободиться, но Альфред не отпускал его.
— Это нечестно, — сказал он. — Я помогаю тебе избавиться от больших парней, которые собирались побить тебя и отнять вещи… а ты даже не хочешь выпить со мной какао. Я так одинок. Я был бы рад, если бы у меня появилась компания.
Беньямина начали мучать угрызения совести.
— А где вы живете?
— Очень далеко отсюда, на севере. В Хайлигензее. Там у меня красивый большой дом и две собаки.
— Какие собаки? — В нем моментально проснулся интерес.
— Далматинцы. Сука и кобель. Очень милые. Их зовут Пюнктхен и Антон[5].
— Вот здорово! — Беньямин улыбнулся и представил, как две черно-белые пятнистые собаки спят у него на кровати.
— Зато у моей тетки есть летний домик. Он здесь неподалеку, — продолжал Альфред. — Мне каждый день приходится приезжать сюда и кормить морских свинок, потому что она лежит в больнице. Я подумал: может, тебе захочется немного помочь мне? И ты обязательно должен согреться. Это совсем близко.
Беньямин лихорадочно соображал. Казалось, мысли мелькают в голове настолько быстро, что он никак не мог ухватить их и отсортировать. Он слышал голос матери, которая десятки раз твердила ему: «Не ходи ни с кем и никуда, слышишь? Кто бы и что бы тебе ни обещал — животных, сладости, игрушки… Да что угодно… Это всегда ложь! Не позволяй втянуть себя в разговор, просто убегай. Тебе ясно?»
Тогда он кивал, соглашаясь. Конечно. Другие дети, может, и пойдут с незнакомыми людьми, но он — нет. Никогда! Он же не дурак! Он не даст заманить себя, так что пусть родители не волнуются.
И отец сколько раз повторял: «Никогда не соглашайся показать дорогу, если тебя попросит об этом незнакомый человек. И ни в каком случае не садись в машину к незнакомым людям! Не заходи в чужую квартиру! Не верь ничему, что тебе будут говорить. И прежде всего не верь, если кто-то станет говорить, что это мы послали его к тебе. Или если кто-то скажет, что с мамой или со мной что-то случилось и ты должен немедленно сесть в машину и поехать с этим человеком в больницу. Не верь никому! Ты даже представить себе не можешь, сколько хитростей в запасе у плохих мужчин».
И это он тоже вспомнил. Он был абсолютно уверен, что разберется в любой ситуации. Но ему всегда казалось, что удрать будет очень просто, а сейчас это было дьявольски трудно.
«Этот человек не заговаривал со мной, — думал Беньямин. — Он помог мне, когда я был в очень скверной ситуации. Он не занимался поиском маленьких детей, чтобы увезти их куда-то. Он совершенно случайно оказался рядом, когда я нуждался в помощи. Значит, он определенно не один из тех, кого имели в виду мама и папа».
Беньямин мог понять, что мужчина чувствовал себя одиноким и в качестве ответной услуги за свою помощь всего лишь хотел, чтобы ему составили компанию и помогли кормить морских свинок. Наверное, само по себе это ужасно скучно.
Только на прошлой неделе на уроке религии фрау Блау рассказывала, что очень многие старые люди чувствуют себя ужасно одинокими. Тем, кто находится в доме престарелых, чуть полегче — они, по крайней мере, могут поиграть с другими в канасту и «мяу-мяу», но очень много стариков живут в своих квартирах и у них никого нет. Ни детей, ни родственников, ни друзей. Никто не знает, что они где-то живут. Именно в Нойкелльне очень много таких, у кого нет даже канарейки, есть только телевизор, и денег не хватает даже на еду.
Беньямину было ужасно жалко всех старых людей, которые жили в одиночестве, хотя он считал, что лучше все же иметь телевизор, чем канарейку. Но он полагал, что человек становится одиноким только в старости. А этот мужчина совсем не старый, однако ужасно одинокий! И это, как думал Беньямин, еще хуже.