Нет, все это были фразы, которые не соответствовали его мыслям. Утешения просто не существовало. И, если быть честным, у него уже не было ни малейшей надежды. Потому что Беньямин не был авантюристом, ему бы и в голову не пришло просто так сбежать из дому. Скорее, он бы побоялся оказаться один в чужом мире за пределами дома.
Все это он уже рассказал полицейскому, который безучастно отстукивал заявление об исчезновении ребенка на допотопной пишущей машинке. А тот только пожал плечами, что, вероятно, должно было означать: «Все так говорят».
— Они начнут искать только завтра, — внезапно вырвалось у Петера. — Эти проклятые задницы, называющие себя госслужащими, только просиживают кресла! Эти сволочи не верят, когда им говоришь: мой сын не тот ребенок, который может сбежать из дому! Они просто тупо выполняют идиотские служебные инструкции, для них Беньямин — только новый номер дела, который положено обработать не ранее чем через двадцать четыре часа, и баста! Ты даже представить себе не можешь, какой гнусный, тупой остолоп сидит там на входе! Мне так и хотелось врезать по его тупой скучающей харе! — От ярости лицо Петера раскраснелось.
— Могу себе представить, — прошептала она.
— Они считают, что он может быть у кого-нибудь из друзей и остаться там ночевать. У какого-то друга, о котором мы, возможно, не знаем. Или, может, он сидит сейчас в поезде и едет к дедушке или к бабушке, или просто путешествует по белому свету. Вот какую чушь они мне нарассказывали! А поскольку девяносто пять процентов исчезнувших детей появляются дома через двадцать четыре часа, то розыск объявляется только через сутки. Так обстоят дела в нашем чиновничьем государстве.
Петер захлебнулся пивом и закашлялся.
— И этот мешок с говном пойдет сегодня вечером домой и уснет сном праведника. А все потому, что только тогда, когда имеются данные, указывающие на возможность совершения преступления, связанного с применением силы, только тогда вся полицейская машина запускается немедленно. То есть если бы мы нашли его вещи и тому подобное. У них не хватает людей, чтобы немедленно проверить каждое заявление о пропаже детей — вот что сказала эта обезьяна! Зато людей, чтобы выписывать штраф за неправильную парковку, у них хватает!
— Я чего-то не понимаю, — пробормотала Марианна.
— А я тем более.
— Боже мой, на улице уже темно. И снег идет.
Петер со стуком поставил на стол пустую бутылку и вскочил.
— Я дома с ума сойду. Я не могу сидеть всю ночь и представлять, где он и что делает. Я этого просто не выдержу!
По лицу Марианны беззвучно текли слезы, словно из бездонного колодца.
— Пожалуйста, — сказала она, — пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь, где он может быть. Скажи, что с ним ничего не случилось! Ты ничего не можешь придумать? Мне нужно на что-то надеяться!
Петер молчал. Вместо ответа он только на секунду прижался рукой к ее мокрой щеке.
Перед тем как выйти из квартиры, он сказал:
— Оставайся у телефона.
И дверь за ним захлопнулась.
Марианна сидела в инвалидном кресле, не отрывая глаз от телефона и дергая себя за волосы.
10
Было двадцать три часа пятьдесят минут, когда Петер вышел из «Футбольной встречи». Хозяин позже довольно точно вспомнил об этом, потому что Вернер широким жестом распрощался с остальными посетителями и заявил:
— Детки, я иду спать. Желаю всем вам спокойной ночи, я вас всех люблю. И это единственная причина, по которой завтра я приду сюда снова.
За исключением незначительных изменений, это было дословное содержание ежевечерней речи Вернера, которой он обычно завершал свое пятнадцатичасовое ежедневное сидение в пивной. Хозяин пивной всегда приветствовал сие заявление, поскольку оно побуждало большинство посетителей также отправляться домой, и ему удавалось почти вовремя, в двадцать четыре ноль-ноль, закрыть свое заведение.
Петер не был пьян, но он немного успокоился.
— Веди меня, друг мой, — сказал Вернер и обнял Петера за плечи. — Мне ужасно холодно.
И только сейчас до Петера дошло, что он провел в пивной почти весь вечер, — вечер, который нужно было использовать для поисков сына. Совесть заговорила в нем с такой силой, что даже тошнота подступила к горлу. Ему казалось, что последние три часа он был без сознания.