— А что с отцом? — спросила она. — Как-то странно торчать в пивной, когда пропал сын.
— Согласен. Представьте, несколько часов он пьет в кабаке, потом гуляет вдоль канала, в темноте находит портфель сына и идет домой. Момент смерти Беньямина довольно точно совпадает с приходом отца домой.
— Но какой у него может быть мотив для убийства собственного сына?
— Не представляю. Знаю только, что у него проблем выше головы. Его жена тяжело больна, он чувствует, что его силы на исходе, слишком много пьет и очень часто просто отключается.
— Но все это не причина…
— Правильно, — вздохнул Карстен. «Ведь поэтому вы и здесь, — подумал он. — Может, вместе мы продвинемся вперед. Не забывайте об этом».
— Зачем тогда эта инсценировка в дачном домике? Изнасилование? Ничего не сходится, — продолжала докапываться Марайке. — Отец, у которого поехала крыша, задавил бы сына подушкой. И чаще всего после этого такие отцы кончают жизнь самоубийством.
— Если бы все сходилось, — устало ответил Карстен, — то Петер Вагнер давно уже сидел бы в следственной тюрьме. Но он сидит дома на диване и напивается до бессознательного состояния. В морге патологоанатомического отделения он поклялся мертвому сыну, что убьет человека, который это сделал. И я поверил каждому его слову.
Марайке молча кивнула. И они сели в машину.
В полицай-президиуме Карстен прежде всего организовал две чашки кофе, а затем разложил перед Марайке фотографии с места преступления. И тут она увидела это. Однозначное доказательство того, что преступник был один и тот же.
— У Бенни вырван правый верхний глазной зуб. — Внезапно острая боль пронзила ее голову, и она потерла лоб.
— Да. Мы до сих пор не говорили об этом ни родителям, ни прессе, наверное, поэтому я и забыл сказать вам сразу.
— После наступления смерти?
Карстен кивнул:
— Однозначно, да.
— Значит, мы имеем дело не с переутомившимся отцом, а действительно с серийным убийцей, — глухо сказала Марайке. — Потому что у мертвого Даниэля правый верхний глазной зуб был вырван щипцами. Очевидно, убийца любит сувениры. Маленькие, удобные сувениры, которые можно легко и незаметно носить с собой. Мелкие части тела жертвы, которые не разлагаются. Вечная память, так сказать.
Карстен несколько секунд растерянно смотрел на нее. Потом стукнул ладонью по столу.
— Проклятое дерьмо! — сказал он. — Богом проклятое мерзкое дерьмо!
— Ханенмоор под Брауншвейгом… Дачный поселок в Берлине… А он мобильный. Мы даже не можем рассчитать его местонахождение:
Марайке зажгла сигарету, хотя над дверью висела уродливая табличка «Не курить».
— Мы знаем совершенно точно только одно: он опять будет делать это. Если мы его не поймаем, он снова и снова будет делать это.
17
Тонким карандашом, почти без нажима Альфред рисовал на листе бумаги конструкцию изобретенного им туалета. Он хотел при смыве обходиться почти без воды и был убежден в том, что его изобретение, когда оно будет готово, можно будет продавать по всему миру. Нехватка воды становилась глобальной проблемой, и когда-нибудь никто не сможет позволить себе спускать чистую питьевую воду в унитаз.
Его рука буквально порхала над блокнотом, линии были размытыми и неуверенными, он создавал эскиз своей мечты, и ему было этого вполне достаточно. Проблема заключалась в смыве под давлением. Ему надо было существенно повысить давление воды, но для этого давления обычного домашнего водопровода не хватало. Он начал экспериментировать с чертежами и разработал две помещенные одна в другую гильзы, в форме цилиндров и шаров, пока гудение холодильника окончательно не вывело его из себя.
Он встал и открыл холодильник. Остаток горчицы неделями тихо засыхал в стакане, кусок сыра гауда в древней пластиковой упаковке безнадежно покрылся плесенью. Срок хранения еще не открытого пакета с молоком закончился четыре дня назад. Каперсы, зеленый перец и тюбик с томатной пастой занимали свое постоянное место на дверце холодильника с тех пор, как он поселился в этой квартире, отделение для овощей он не открывал вообще — было бы противно смотреть на то, что он там обнаружит. Рядом с маленькой, круглой и твердой как камень колбасой-салями стояли две бутылки светлого пшеничного пива, которое он никогда не пил, так как у него не было подходящего пивного бокала.