В одной руке он держал письмо, которое перечитывал снова и снова, а в другой — бокал с красным вином, к которому он снова и снова прикладывался. Его сестры, которых он терпеть не мог, близнецы Лена и Луиза, коротко сообщали, что соседка обнаружила их мать. Мертвой. В своей ванной. И уже после похорон, перебирая оставшиеся после матери вещи, близнецы нашли номер его почтового ящика и смогли известить его. Они сожгли пожитки матери и продали дом. Решили, что он не будет возражать.
Привет.
Конечно, они когда-нибудь должны были найти его. Он уже давно принимал это в расчет.
В октябре, когда выдалась свободная неделя и ему стало скучно, он поехал к ней. Она жила в маленьком доме на краю какого-то села в Нижней Саксонии. Уже три года он ничего не слышал о своей матери, Эдит, и ему захотелось посмотреть, как она живет.
Когда он на своей белой «хонде» въехал во двор и посигналил, никакой реакции не последовало. Царила мертвая тишина. Раньше, когда кто-нибудь заходил во двор, лаяла собака, и мать моментально выходила из дома, подозрительно и недовольно наморщив лоб, потому что не ожидала ничего хорошего от того, что кто-то без предупреждения появлялся перед домом.
Но сейчас не было слышно ни звука. Не было ни единого движения. У него возникло ощущение, что даже ветер на мгновение затаил дыхание, потому что не шевелился ни один листок. Даже кошка не кралась за угол дома.
Целое утро шел дождь, но сейчас между облаками проглянуло солнце, и стало видно, какими грязными и запыленными были окна дома, уже много лет не мытые. Сорняки между брусчаткой, которой был вымощен двор, мать раньше всегда тщательно вырывала, а теперь они выросли по колено и захватили почти весь двор, а в цветочных ящиках торчали стебли герани, высохшей уже много зим назад.
Вид родительского дома привел его в ужас. Он медленно подошел ближе. Тихо, чтобы не нарушать кладбищенскую тишину, и в ожидании чего-то страшного.
Он прошел возле задней стены сарая через грядку, крапива на которой доставала ему до пояса. Раньше это была ее клубничная грядка.
Повернув за угол сарая, он увидел его. Ринго, помесь шнауцера с овчаркой, был верным другом матери. Мать же демонстрировала свою привязанность к нему лишь тем, что каждый вечер наполняла его миску едой, но Ринго все равно любил ее. Он просто не знал ничего другого.
Ринго все еще был на цепи. Он лежал на боку Его худые одеревеневшие лапы казались непомерно большими. Там, где когда-то были глаза, зияли глубокие, покрытые корочкой застывшей крови дыры. Вороны выклевали его глаза и большую часть мозга. А после этого в черепе Ринго поселились черви.
Альфред нагнулся и погладил всклокоченную шерсть Ринго, покрывавшую высохшее, похожее на скелет тело.
— Ты умер с голоду, старик, — прошептал он. — Она и вправду уморила тебя голодом.
Альфред глубоко вздохнул. Ринго он займется потом. А сейчас первым делом следовало попасть в дом. Он боялся того, что его ожидало.
Дверь была закрыта на ключ, а ключа у него не было уже давно. Он долго и настойчиво жал на кнопку дверного звонка, но в доме не было никакого движения. На его зов тоже никто не отвечал. Маленькое окно в коридор рядом с входной дверью, которое раньше никогда не закрывалось и через которое он в детстве залезал в дом, когда забывал взять с собой ключ, тоже было закрыто наглухо. Альфред принес камень, разбил окно и влез в дом. Затем стряхнул осколки стекла со своего пуловера, прошел по коридору и открыл дверь в гостиную.
Эдит Хайнрих сидела в кресле у окна, закрытого гардиной. Она исхудала настолько, что походила на собственную тень. Маленькое худое человеческое существо с тонким, почти неразличимым на фоне спинки кресла силуэтом.
При виде сына, вошедшего в комнату, она не сделала ни единого движения, даже бровью не повела, и, казалась, нисколько не удивилась его появлению. Будто бы он выходил на минутку, чтобы принести петрушку.
— Это я, мама, — сказал Альфред. — Как дела?
— Блестяще, — ответила она. Ее цинизм ничто не могло сломить, и тон остался тем же — жестким и холодным, хотя голос уже ослаб. Поле зрения сильно сузилось, а головой она двигала с трудом, поэтому ей пришлось повернуться всем телом, наблюдая за тем, как он прошел через комнату и раздвинул темные шторы. Дневной свет заполнил комнату, и в его лучах стала видна пыль, туманом повисшая в воздухе.