На одной из фотографий было видно лицо подростка, который с ужасом смотрел через окно машины на обе жертвы. У него были темные, слегка волнистые волосы и резко очерченные скулы. Марайке фотографировала Тили со стороны, и вспышка полностью осветила лицо подростка.
— Что ты думаешь об этом? — Марайке сунула Хольгеру фотографию прямо под нос.
— Н-да… Ну, смотрит кто-то через окно. Он же был там не единственным зевакой.
— А ты присмотрись к нему внимательнее! Ему же лет четырнадцать, может, пятнадцать, самое большое — шестнадцать!
— Ну и что? — Хальгер не понял, к чему она клонит.
Марайке встала и взяла чашку кофе со столика возле стены, на котором тихонько кипела кофеварка. Это была определенно уже седьмая ее чашка за сегодняшнюю ночь.
— Что делает подросток в половину одиннадцатого ночи на автобане? Ты можешь мне сказать? Все ближайшие города находятся оттуда за несколько километров.
— Господи… — Хольгеру все виделось в не столь драматическом свете. — Может быть, он сидел с родителями в машине, в пробке, и милое семейство захотело узнать, что случилось?
— Родители, которые сидят в машине с малолетними детьми, не станут выходить из нее, чтобы посмотреть на убитых, превратившихся в месиво людей! Никогда! Они будут только рады, если их сын не увидит картины насилия вблизи! Нет, Хольгер, я скажу тебе, что делает пятнадцатилетний пацан ночью на автобане: швыряет камни с пешеходного моста!
У Хольгера был такой вид, словно он только сейчас проснулся. Он задумался.
— Наверное, ты права.
— Мы должны попытаться найти его. Фотография неплохая.
— Хорошо. — Хальгер подошел к карте, висевшей на стене. — Вот здесь произошел несчастный случай. А вот с этого моста полетел камень. — Он обозначил место красной булавкой. — Коллеги из уголовной полиции должны взять эту фотографию и обойти все школы в радиусе тридцати километров. Где-то его опознают.
— Я тоже так думаю. Я пошлю коллегам фотографии и приложу краткий отчет.
Хольгер кивнул, и Марайке уселась за письменный стол. Она была очень довольна собой.
Уже через два дня уголовная полиция идентифицировала лицо на фотографии. Полиции стало известно, что подростка зовут Альфред Хайнрих и что он ходит в девятый класс общеобразовательной школы имени Курта Тухольского.
Двадцать третьего июня в пятнадцать тридцать двое сотрудников уголовной полиции и Марайке Косвиг стояли перед дверью семьи Хайнрих. Марайке, вообще-то, должна была быть дома и спать, потому что всю неделю дежурила по ночам, но этот случай настолько заинтересовал ее, что она решила пойти с коллегами. Она уже подумывала, не стоит ли, не откладывая дело в долгий ящик, перейти на работу в уголовную полицию.
— Уголовная полиция Геттингена, — сказал Вайланд, старший из двух сотрудников. — Ваш сын дома?
Эдит молча кивнула и наморщила лоб. У нее был такой вид, словно она ожидала, что через пять минут ее казнят.
— Это хорошо, — сказал Вайланд. — Нам нужно задать ему пару вопросов, а вы должны присутствовать при этом, поскольку он несовершеннолетний.
Эдит снова кивнула и широко открыла дверь в знак того, что трое полицейских могут войти. Через несколько минут они сидели в кухне напротив друг друга. От волнения у Альфреда горело лицо, и он ничего не мог с этим поделать.
— Где ты был позавчера ночью, приблизительно между десятью и одиннадцатью часами?
— Дома. А где мне еще быть? Я живу здесь. — Альфред пытался говорить нахальным и независимым тоном, что, однако, не очень понравилось полицейским.
— Бывает, что подростки вечерами иногда выходят из дому. К примеру, к друзьям, в пивную или на дискотеку…
Альфред покачал головой:
— Я был здесь.
— И что ты делал весь вечер? — спросил Вайланд.
— Учил слова для этой дерьмовой школы. Английский. У нас вчера была письменная работа.
— Ну и?.. Как написал? — приветливо спросила Марайке.
— Хреново. Завалил на сто процентов.
— Значил, учил не очень старательно, — сухо заметил Вайланд.
— Как же. Просто попалось другое. Не то, что я знал.
Вайланд кивнул с видом, который, казалось, говорил: «Не верю я ни единому твоему слову», и повернулся к матери Альфреда.
— Вы можете подтвердить, что ваш сын вечером двадцать первого июня все время был дома?
Эдит помедлила и потерла лоб, словно ей нужно было хорошо подумать.
— Я не знаю. Может, был, а может, и нет. Он уходит, когда хочет, приходит, когда хочет, и делает, что хочет. Я за этим не слежу. Он достаточно взрослый. Если бы я контролировала его с утра до вечера, то потратила бы на это всю жизнь. А у меня, слава богу, хватает и других дел.