Выбрать главу

Затем он начинал манипуляцию с трупом и с обстановкой на месте преступления, с помощью которой хотел поставить на преступлении свою личную, неповторимую печать. Никто не должен был отнять у него триумф, нужно было, чтобы его запомнили. Кроме того, с помощью этой сцены он пытался манипулировать полицией, которая должна была составить о нем совершенно определенное представление. «Смотрите, я не какой-нибудь примитивный убийца, который нападает на ребенка, насилует его и просто бросает труп. Нет, я ставлю перед вами задачу и бросаю вам вызов. Я сделаю все, чтобы довести свои преступления до совершенства. Но сейчас ваша очередь сделать ход. Я буду наблюдать за вами, и если сделал какую-то ошибку, то в будущем ее уже не допущу. Можете быть в этом уверены».

Марайке поняла это послание. Очевидно, он долго выжидал перед очередным преступлением, аккумулятор его чувства самооценки разряжался очень медленно. Он не нуждался в том, чтобы уже через неделю искать очередную жертву, времени у него хватало. Промежуток между убийствами каждый раз составлял три года.

Каждое преступление было его успехом. Он был доволен собой, а будучи доволен собой, он был воплощением спокойствия.

Существовали два варианта: или он убивал где попало и подыскивал места преступления так, чтобы они располагались дальше друг от друга, чтобы затруднить работу полиции и заставить ее работать в разных направлениях, или же совершал убийства в непосредственной близости от своего места проживания, но в таком случае, он, очевидно, часто переселялся с места на место. А для этого должна была быть причина.

Человек, часто переселяющийся с места на место, чаще всего не имеет прочных связей. Скорее всего, у него нет ни жены, ни детей, ни постоянной работы, и он перебивается случайными заработками.

Видимость важнее, чем действительность. Значит, он неудачник. Жалкий тип. Марайке была уверена в этом.

Карстен и Марайке просиживали вместе дни и ночи, тысячи раз просматривали фотографии с мест преступления и строили версии о характере и мотивах преступника.

И еще одно поняла Марайке. Все три мальчика были удушены преступником голыми руками, большие пальцы убийцы очень сильно сдавливали гортань жертвы. Значит, преступник смотрел в лица детям и наблюдал за медленным наступлением смерти, когда убивал их. Это он воспринимал уже не просто как власть, а как пьянящее чувство всемогущества. Он был властителем жизни и смерти, он был сильнее, чем обычный человек, для которого у него не оставалось ничего, кроме презрения.

В судебной науке, кроме того, издавна существовало мнение, что убийцы в момент умерщвления не смотрят в лицо своим жертвам, если были знакомы с ними до совершения преступления.

Следовательно, убийца Даниэля, Беньямина и Флориана, хотя и тщательно планировал преступления, жертвы выбирал случайно. Он не имел к ним никакого отношения, родственники и знакомые детей в качестве подозреваемых исключались полностью.

Как ни старались сотрудники полиции на Силте, но никто ничего не видел. Подозрительный человек… Мужчина с ребенком… Машина в дюнах… Не было ни одного существенного и серьезного свидетельского показания.

И в Берлине, в жилых домах вблизи дачного поселка, никому ничего не бросилось в глаза. Никто не видел мужчину с ребенком, никто не заметил машины на вымерших дачных дорожках.

Теперь особая комиссия начала проверять каждого, кто за последние пять лет переселился из Брауншвейга или его окрестностей в Берлин, а затем в Шлезвиг-Гольштейн. Марайке считала эту работу достаточно бессмысленной, поскольку предполагала, что убийца, как она оценивала его, не пошел в отдел регистрации проживающих и не оформился как положено. Он стоял на краю общества, и его не волновало соблюдение законов.

Марайке была права. И эти поиски не дали никаких результатов.

Имевшие судимости насильники детей и попавшиеся на глаза педофилы были взяты под тщательное наблюдение, равно как и эксгибиционисты, заключенные, имевшие право на отпуск, и лица, только что освободившиеся из мест заключения. Все же существовала вероятность, что убийца в годы между преступлениями мог попасть в тюрьму за какие-то другие дела.