— А ей больно? — спросил Альфред.
— Нет, — ответил Рольф. — Совсем нет. Когда мать лупит палкой, намного больнее.
— А рыба сейчас мертвая, как папа?
— Да, — сказал Рольф. — Хотя что ты знаешь о папе? Ты же его даже не видел.
У него не было желания говорить об отце, он не хотел вспоминать его, потому что это было слишком больно.
В семье Хайнрихов память об отце, который умер слишком рано и который беззаветно любил своих детей, замалчивалась последовательно и всегда. Наверное, если бы Альфред знал это, это пошло бы ему на пользу.
Альфред узнавал окружающий мир по-своему. Он лазил по саду и лугам поблизости, исследуя каждое живое существо, какое только находил. Он разламывал на части пауков, давил улиток, разрезал лягушек, ящериц и жуков, а маленькой мышке даже перерезал горло, как это делал Рольф с рыбой. Мышь была настигнута внезапно, поэтому умерла беззвучно. Впрочем, как и остальные зверьки. Никто из них не кричал, не жаловался и не просил пощады. И он понял, что есть зверьки, из которых течет кровь, а есть другие, рыхлые, внутри которых было что-то похожее на кашу, а вместо крови у них стеклоподобная или желтоватая слизь. Таких живых существ он считал неинтересными.
Когда его сестрам-близнецам исполнилось двенадцать лет, у них почти одновременно, с разницей всего в пару дней начались месячные. Теперь они чувствовали себя взрослыми и стали еще высокомернее и наглее. Эдит купила им две упаковки тампонов и предоставила девочек самим себе. Луиза и Лена наслаждались тем, что в эти дни можно было не ходить на уроки физкультуры, а в остальном менструация была для них просто чем-то надоедливым. Вроде ежедневной чистки зубов.
Альфреду было пять с половиной лет, когда он однажды утром пошел в ванную после Лены. Лена и Луиза в то утро проспали и страшно торопились, боясь опоздать в школу. Они выскочили из дому, даже не позавтракав. Лена в спешке забыла спустить воду в туалете, и в унитазе осталась кровь. Альфред, ничего не понимая, уставился в него. Наверное, сестра очень сильно поранилась. Но она не плакала и не кричала. Столько алой крови, а она просто взяла и пошла в школу. Но она же умрет! Уже сегодня до обеда. Может, у нее это просто продлится дольше, чем у рыбы или у мыши. Или у других зверьков, из которых лилась кровь.
Альфред полагал, что больше никогда не увидит сестру. Он целых полдня тихо сидел на кровати и играл с электрической розеткой, втыкая в нее вилку. Воткнул… Вынул… Несколько часов подряд.
Пока Луиза и Лена в обед вернулись домой. Хихикая и болтая, как обычно. Лена не умерла. И глаза ее не остекленели, как у рыбы. И не видно было, чтобы у нее что-то болело.
Альфред перестал понимать, что творится в мире.
Альфред ходил за Рольфом везде и повсюду. Маленькая тень, старающаяся не попадаться на глаза, не делать ничего неправильного, быть невидимой, но все же не быть одинокой. Рольф был его другом и братом, матерью и отцом. Он был воротами в мир, который, не будь Рольфа, заканчивался бы для Альфреда возле яблони. Рольф отвечал на те немногие вопросы, которые он задавал. Получив ответ, он дня три молчал, чтобы не действовать брату на нервы.
Когда большие мальчишки играли в футбол, Альфред подавал им мяч, если он вылетал за пределы футбольного поля и падал в ручей. Он ездил с Рольфом на велосипеде, сидя на багажнике. Он даже ходил с ним в кино. Пока Рольф платил за себя, Альфред незаметно для кассирши проскальзывал под окошком кассы.
Это были фильмы, на которые дети до шестнадцати лет не допускались, где злодеи с капюшонами на голове проходили через замаскированные обоями двери и перерезали горло красивым женщинам. Это были фильмы, в которых монахи в подземельях пытали своих пленников и в которых гроза всегда предвещала преступление. И в них обязательно случалось что-то страшное, когда кто-нибудь ночью бежал через лес или проходил под железнодорожным мостом. Альфред почти сходил с ума от ужаса. Он сидел, дрожа от страха, на полу за сиденьями и боялся смотреть на экран. Рольф слизывал карамельный порошок с ладони, и его, казалось, совсем не трогали страшные события, происходившие на экране.
Страх Альфреда достиг невообразимых пределов. Он правил его жизнью. По вечерам, с наступлением темноты, мальчик боялся выйти в хлев и в подвал. Он спал только при включенном свете и плакал, когда начиналась гроза.