Лишь только взошло солнце, Гаральд продолжил поиски. Анна сварила себе капуччино. Она не знала, как переживет этот день. Вскоре пришли карабинеры, и страх уступил место убийственной для нервов, но хоть чуть-чуть утешающей деятельности. Карабинеры объезжали лесные дороги, подразделение проводников с собаками прочесывало местность, водолазы вели поиски в озере. Анна уже не знала, чего ей хочется. Надеялась, что они найдут его, и одновременно надеялась, что не найдут. Она хотела знать, что случилось с сыном, но, с другой стороны, не хотела знать, что с ним произошло, чтобы не терять надежды. Она пыталась призвать на помощь интуицию, инстинкт и предчувствие, но в воображении не возникало абсолютно никакой картины, говорящей, что мальчик, целый и невредимый, сидит где-то под оливковым деревом, или что он переночевал под защитой полуразрушенной каменной стены, или что он, может, сломал ногу и поэтому не смог добраться домой. Никакой картинки не появлялось. Не было ничего. И она вынуждена была признаться себе, что ее надежда уже умерла.
Пришел дон Маттео, деревенский пастор. На кем были тяжелые рабочие сапоги, заскорузлые от глины вельветовые брюки, полосатая рубашка, а поверх нее — армейский жилет с множеством карманов, в которых он хранил свои вещички. Видно было, что он пришел прямо с поля. Он сел рядом с Анной и взял ее за руку. Она не понимала, о чем он говорит, но потом он начал молиться, и ей стало легче. Не надо было ему отвечать, не надо было ничего объяснять, он просто сидел рядом с ней.
Анна и Гаральд оставались в доме не только на Пасху, но и следующие две недели. Карабинеры прочесывали местность на протяжении трех дней, после чего прекратили поиски. Гаральд каждый день уходил из дому на рассвете и возвращался уже в темноте. Он не переставал искать Феликса. А Анна сидела в кухне или на террасе и ждала. Она не делала ничего. Она просто была здесь. Она не читала, не слушала радио, никуда не выходила. Ее разум отключился. Она ничего не замечала. Она потеряла ощущение времени и не знала, прошло пять часов или пять минут. Она словно погасла. Все в ней умерло. Ее словно набили ватой. Все чувства притупились. Она не чувствовала ничего. Даже боли. Время от времени ей казалось, что вот-вот распахнется дверь и появится улыбающийся Феликс:
— Эй, мама, а что у тебя есть перекусить?
Анна знала, что нет в ее жизни более желанных слов, чем эти. Но этих слов она уже никогда больше не услышала.
34
Ла Пекора, июнь 2004 года
Когда Анна вернулась, она была бледна как смерть. Элеонора озабоченно посмотрела на нее.
— Вам плохо?
— Ничего, ничего, просто я слишком быстро выпила вино, да еще и на голодный желудок.
Элеонора улыбнулась и встала.
— Я приготовлю нам поесть.
Она ушла в кухню. Анна осталась на террасе и стала смотреть вдаль. Пара чаек кричала в небе, хотя им, собственно, тут нечего было делать. Море было слишком далеко. «Наверное, ветер дует с моря, — подумала Анна. — Хотя какая разница? Как по мне, так пусть песчаная буря накроет эту страну метровым слоем пыли, пусть все исчезнет: каждое оливковое дерево, каждая виноградная лоза, каждый дом… Мне все равно». С той самой Страстной пятницы десять лет назад земля для нее перестала вращаться.
Элеонора принесла немного хлеба, блюдо с оливками, кусок пармезана и уселась за стол. Анна с благодарностью съела чуть-чуть сыра.
Было уже четверть двенадцатого ночи, когда Анна возвратилась в гостиницу. Она сразу же нашла стоянку для машин, причем рядом с гостиницей. Теплый желтый свет уличных фонарей создавал в городе уютную атмосферу, особенно здесь, где не было ресторанов и магазинов, и в этом уголке все казалось спокойным и сонным. Какая-то старушка спешила домой. Влюбленная парочка брела, обнявшись и воркуя, в направлении площади. Анна посторонилась, потому что вверх по улице с трудом поднимался старый «Фиат-чинквеченто», остановившийся возле дома, имевшего такой мрачный вид, словно в нем уже несколько лет никто не жил. Какой-то старик с трудом выбрался из крохотной машины. На нем была шляпа, похожая на ту, которую дед Анны надевал, по утрам выходя с собакой на рынок. Анна подумала о маленьком бумажном кульке с разноцветными желатиновыми чертенятами, которые она так любила и которые ей всегда приносил дедушка. Это воспоминание опечалило ее, потому что все осталось в прошлом. У нее было такое чувство, что прожитое потеряно для нее навсегда. Сейчас, теплой летней ночью, она шла по ночной Сиене и чувствовала себя только что изготовленным чистым жестким диском компьютера, на котором еще не было записано ни единого файла.