— А зачем нам три дома? — Фрау Шрадер нервно поправила узкую юбку, которая постоянно задиралась выше ее толстых коленок.
— Чтобы через несколько лет продать два объекта. Или сначала отреставрировать, а потом продать. Убытков вы точно не понесете, цены в Тоскане постоянно растут.
Господин Шрадер на заднем сиденье проснулся одновременно со своим коммерческим чутьем.
— Это звучит интересно.
Кай добрался до Монтабеники и сейчас медленно ехал по маленькому городку. С самого утра он пытался дозвониться до Анны, но ее мобильный телефон, по всей видимости, был выключен, что постепенно выводило его из себя.
— Ах, боже, как трогательно! — пробормотала фрау Шрадер. Ее муж на заднем сиденье снова погрузился в сон.
Кай свернул на пыльную полевую дорогу и поехал по извилистой, засыпанной щебенкой дороге вниз, мимо множества поместий, в широкую долину, где петлял ручей, который зимой зачастую превращался в довольно широкую речку. После моста дорога снова поднималась в гору, к Сан Винченти, где Кай остановил машину на площади возле проржавевшей будки давно уже не работающего телефона-автомата.
— Вот мы и на месте, — сказал он, вышел из машины и обошел ее кругом, чтобы помочь фрау Шрадер.
Они стояли прямо перед палаццо, самым большим и импозантным зданием городка.
— Этот дворец семнадцатого века, к примеру, является частью пакета. Вы можете купить его. Его нужно чуть-чуть обновить, но основательной реставрации не требуется. Зайдем в здание?
Кай шел впереди, Шрадеры молча следовали за ним. Кай открыл широкий портал и включил свет в прихожей, из-за чего неприветливые, выбеленные известью стены показались еще холоднее.
Фрау Шрадер со скучающим видом стояла в углу и явно чувствовала себя нехорошо, в то время как герр Шрадер открывал каждое окно, поворачивал каждый ключ в дверях, открывал каждый кран, простукивал стены, и все это молча. Кай не вмешивался и ждал вопросов, но их не последовало.
А затем он увидел ее. Она приехала на «Веспе» бежевого цвета, и, конечно, ей сразу же бросилось в глаза то, что окна палаццо открыты. Она остановилась, слезла с мопеда и улыбнулась. Кай поспешно отступил от окна, но было слишком поздно. Она уже заметила его.
Аллоре было то ли восемнадцать, то ли двадцать восемь, то ли тридцать восемь лет. Никто не знал этого, да никто и не хотел знать. И меньше всего — сама Аллора. Она была загорелой, мускулистой, и у нее были белоснежные волосы, которые она сама подстригала ножницами. Когда короче, когда длиннее, в зависимости от настроения.
Иногда, если присмотреться к ее лицу, она была похожа на старуху, у которой большая часть жизни уже позади, иногда она напоминала юную девушку, которой еще не исполнилось и двадцати лет. Возраст Аллоры было невозможно определить, как и предсказать ее поведение.
Фиамма нашла ее в каком-то приюте во Флоренции, где она сидела в детской кроватке и беспрерывно лизала железные прутья решетки. И у Фиаммы возникла идея поселить ее у старой Джульетты, которая жила совершенно одна, безо всякой помощи, в старой маленькой хижине, почти глухая и слепая, и передвигалась больше ползком, чем на ногах. Джульетта уже несколько лет не появлялась в селе — просто для нее дорога была слишком дальней.
Кроме того, нужен был кто-то, кто хотя бы раз в неделю подметал деревенскую улицу и площадь, приносил для церкви цветы с рынка и помогал при сборе урожая оливок. В Сан Винченти было много работы, и Фиамма забрала Аллору с собой. У нее не было паспорта, документов и даже имени. Но было любимое слово — «аллора». Когда она произносила его, то имела в виду «да» или «нет», «сейчас приду» или «не буду», «я сделаю это» или «я этого не люблю», «пошел вон» или «останься здесь», а также «я устала» или «я хочу есть». Она выражала почти все с помощью этого единственного слова, причем выражение ее лица и голос были такими четкими и резкими, что каждый понимал ее.
Конечно, Фиамма была не первой, кто начал называть ее так, но уже вскоре каждый стал звать ее Аллора.
У Аллоры в хижине старой Джульетты была своя каморка сразу же за кухней, в которой не помещалось ничего, кроме кровати. Она называла Джульетту «миа нонна», моя бабушка, и варила ей каждый день минестроне[34], потому что это было единственное, что она умела готовить.
После еды она тщательно облизывала тарелки и ложки и ставила их снова в шкаф. Бабушке, нонне, она повязывала хлопчатобумажные тряпки вокруг колен, чтобы той удобнее было ползать по улице. Нонна похрюкивала от радости, когда Аллора расчесывала ее свалявшиеся волосы. Джульетта была strega[35], старой ведьмой в Сан Винченти, которой боялись дети, а кто-кто поговаривал, что ей уже больше ста лет.