В задней части дома, посреди небольшой гостиной, стояла машина слияния умов: усовершенствованный тип синаптического агментора, напыленный серебром полукруг. Стоило Дэпу включить прибор, как вокруг по стенам заиграло, забегало золотистое сияние.
— Сейчас подождем пару минут, пока поле сконцентрируется, — сказал он. — Сядь, расслабься. — Он кивком указал на сдвоенные сиденья, как раз там, куда доходило золотистое сияние.
— И что будет? Как я узнаю? — взволнованно спросила Джел, а сама подумала: «Это же твой двоюродный брат— парнище Дэп. С ним-то чего опасаться? Он ли не знает, что делает?» Дэп только улыбнулся ее наивности и, наклонившись, нежно коснулся руки. В глазах у Дэпа мелькнул лукавый огонек — похоже, его забавляла ее неискушенность (а может, у него что-то к ней было, только он не говорил).
— Ты все узнаешь, — сказал он. — Это незаметно, безопасно.
Он опустился на сиденье и сидел расслабленно, с вожделенной улыбкой, и Джел поняла, что все ее опасения, в конце концов — сущая ерунда, самая настоящая.
Они непринужденно перекидывались фразами о том о сем — о риггерах, об их семьях — и Джел почти уже забыла о золотистом поле, набирающем силу. Дэп, глядя ей в глаза, смеясь, рассказывал ей о своем последнем полете — трехступенчатый прыжок, быстрый и решительный; так обычно кидают камешек в воду, чтобы тот в полете прошил поверхность несколько раз. Он сопровождал грузовой корабль в паре с еще одним риггером — женщиной — и сделал намек, что за всей их совместной работой стояла тайная связь.
— Это была наилучшая часть того полета, — сказал он, а глаза все так же удерживали глаза Джел, и ей было как-то неловко.
— Буквально на следующий день она ушла в другой, далекий рейс, — добавил он. — А я уже по ней скучаю. То ощущение я не променял бы ни на что.
Внезапно сердце у Джел гулко стукнуло; она ощутила ревность, но сдержалась, не подала вида. И в этот момент почувствовала, что ее обвивает тепло — особый потаенный свет, ощутив который, начинает казаться, что сокровенные чувства таить будто бы и ни к чему. Мысли прониклись легкостью, которую создает полнейшая открытость. Тут, взглянув на Дэпа, Джел почувствовала, что слышит не одни лишь его слова, но еще и видит образы, возникающие непосредственно у него в уме, и как ширится, разрастаясь, их с Дэпом слияние. Перед мысленным взором Джел предстала женщина, с которой он сопровождал тот рейс: фантасмагорические картины пространства, тот лукавый интерес, что он к ней испытывал.
В сердце у Джел кипели чувства, с которыми она не в силах была совладать; и не успела осознать, что ж это с ней происходит, как мысли и образы хлынули, словно фонтан и, переливаясь всеми оттенками, потекли в пространство. Смутный образ сводного братишки, затравленно, исподлобья взирающего на неласкового отца, и даже не имеющего возможности подать весть о себе… Сама Джел перед закрытой дверью отцовского дома, страждущая, нуждающаяся… Редкие полеты с подвернувшимся рейсом, и одиночество такое, что о друзьях не приходится и думать… Образы выплывали наружу, а вместе с ними и терзающая сердце мука. Прежде чем остановиться, она успела вытеснить их все: сокровенные мысли о себе самой, как зеница ока хранимые от посторонних глаз.
В ошеломляющем хаосе слияния чувство полной открытости стало вдруг давать сбои — видимо, у Дэпа не хватило силы вынести такой настойчивый крик о помощи. И он предал. Он обещавший полное понимание, не сказав ни слова, просто вышел из поля. Аппарат, полукружье света — все было, как прежде, но для беспомощной Джел, заходящейся от муки и нелюбви к себе, это был все равно что удушающий щит. Дэп глядел на нее другими глазами. Не дожидаясь, когда наступит конец ее страданию, он поднялся и вышел из комнаты, а она осталась одна, наедине с неживым полем.
В невеселом этом зрелище она сама осталась напоследок и актером, и зрителем. Боль лизала, подобно языкам пламени, затягивалась постепенно в петлю, удушала, а на помощь никто не шел — никто: ни Дэп, ни отец; они забыли о данном обещании и закрыли дверь — что один, что другой. Хотелось поубивать их. Хотелось самой наложить на себя руки от всепоглощающей ненависти, если не удастся справиться с ней, загнать вглубь. Что она и сделала, упрятавшись в безысходность, как в кокон, свив его так плотно, что и не вынуть, И пока, чтобы не лишиться рассудка, выключила поскорее агментор слияния. И возвратилась в город — туда, где биржа до отказа набита безработными риггерами, пытающимися наняться на работу. Там через несколько дней она набрела на Могурна, который предложил ей работу. И паллисп.