Молодая лисица крадучись выбралась из норы, тихим ворчанием предупредив двоих лисят не показываться наружу, пока не покличут. Скрытно скользя сквозь колючий кустарник, лиса чутко прядала ушами, реагируя на малейший шорох. Ей было ведомо все: и охотятся ли поблизости совы, и какое настроение сейчас у сидящего в норе барсука, не заявится ли незваным гостем медведь, обитающий на холме в глубине леса. В такую ночь только медведь мог серьезно угрожать ее несмышленышам. Люди — те спали в своих жилищах, и их смертоносные луки, конечно, висели мирно на стенах.
Лиса добралась до места, где кончался терновник, скрывающий ее логово. Сзади послышалось слабенькое, неуверенное шуршание. Пришлось обернуться, тихонько тявкнуть. Два большущих красных уха моментально исчезли из виду, нырнув в нору. Несмышленыши. Дети. Нет в них ни ума, ни осторожности. Жизнь научит.
Внезапно пришлось насторожить слух; послышались звуки совсем иного свойства. Кто-то пробирался через завалы из листьев, не обращая внимания на производимый им шум. Лиса слегка подалась назад, мельком оглянулась на нору (никого не видно) и опять повернулась к опушке.
Собственно, прогалину возле кустов, где она сейчас скрывалась, опушкой назвать было нельзя, но между деревьев оставалось достаточно места; по крайней мере, не запнешься, не вырвешь клок меха из одежды. Здесь могло пройти даже крупное существо. А на этот раз существо действительно крупное: человек.
Лисица лежала не дыша, хотя чувствовала, что от этого человека непосредственной опасности не исходит. При человеке не было оружия, ей известного. Вместо оружия человек нес два странных предмета. В одной руке отливающий мягким светом трезубец с похожими на маленькие пики остриями-наконечниками, в другой руке — сетчатый садок, поблескивающий даже в непролазной ночной тьме. От садка, к тому же, исходило некое свечение. Достаточно яркое, оно даже мешало разглядеть самого человека.
Кажется, женщина… Это странно… Женщина, да еще одна, в лесу, ночью!
На женщине было темное платье, прикрывающее плечи, но оставляющее открытыми ноги. Подол осмотрительно заткнут за широкий практичный пояс. Спутавшиеся волосы спадали на плечи. Иногда женщина встревоженно озиралась («Еще бы, забраться в такое место!», — язвительно подумала лисица). Вот женщина сняла с плеча и поставила на землю свою странную ношу.
Тяжелая ноша. Громоздкая, непонятная. Склонившись над нею, женщина некоторое время переводила дух. Бисеринки пота серебрились у нее на лбу, пряди темных волос упали на щеки и брови. Лиса слегка подалась вперед: интересно все-таки, что за садок и что в нем? Лисица изнывала от любопытства. Что там, в этом садке, что испускает это таинственное свечение?
Волшебство. Наверное, не совсем чистое. Лиса неожиданно поняла, рассмотрела, что это за садок и что именно в нем находится. Золотистые ячеи необыкновенной сети… Желтоватый свет, отбрасываемый на мертвые, бурые листья… За ячеистой сетью что-то серебристо посверкивало… «Ой, матушки мои», — прошептала лисица, прикрывая кончик носа лапой. В садке… Лиса видела… В садке находилась… рыба! Серебристая рыба, снующая в воде, непонятно почему не проливающейся сквозь ячеи.
Вот женщина выпрямилась, ухватила садок и осторожно, боясь выронить, раскрыла, крепко удерживая намотанную на запястье золотистую веревку. Трезубцем женщина разворошила слой палых листьев и охапками отправляла их прямо в горловину садка. Там листья неожиданно обретали блеск, начинали переливчато играть — словом, оживали и, превращаясь в рыбок, падали в садок.
Работу свою женщина сопровождала негромким пением. Слов песни лиса не слышала, но песня эта была полна печали.
Любопытство в конце концов пересилило. Строго наказав лисятам оставаться в логовище и не высовываться, мать-лисица выскользнула из-под тернового куста, оставив свое укрытие.
— О чем ты поешь, женщина?
— Ой! Кто это? — от неожиданности женщина едва не выпустила свой садок, две рыбки даже упали на землю. И, тоже странно, когда они долетели до земли, от их блеска и живости не осталось и следа — просто мертвые листья, ничем не отличающиеся от других.
— Кто это? — испуганно переспросила женщина.
— Это я, лиса Веда. Зачем ты собираешь эти листья?
— Потому что я должна… А-а, теперь я тебя различаю… Долгих тебе лет, рыженькая леди Веда. Меня звать Бринуин.
— Долгих лет и тебе, безрадостная леди Бринуин, — лиса уселась на задние лапы, поглядывая то на темную фигуру женщины, то на ее светящийся садок. — Зачем ты собираешь эти листья? Они лежат на земле, они защищают всех, кто мал и слаб, чтобы разгуливать по лесу открыто. Неужели у тебя нужда в них больше, чем у других создании?