Камерон, ни слова не говоря, взял книгу и, прижав ее к груди, снова зашагал от камина к окну. В том, как он держал книгу у сердца, Джиллиан усмотрела свойственное и ей самой благоговейное отношение к книгам.
Внезапно Камерон остановился и долго стоял неподвижно, а затем аккуратно положил книгу на буфет.
– Не сейчас. Мне придется вас покинуть.
– Вы куда-то уходите?
– Да, на несколько часов.
– А нам… надо ехать с вами?
– На этот раз нет. Мне хочется поближе познакомиться с окрестностями, и я пойду пешком.
– Куда же именно?
Поскольку Камерон молчал, за него ответил Уилтон:
– Молодым мужчинам нужно двигаться, Джиллиан. Не надо расспрашивать доктора Смита, куда он собирается идти. Не следует быть слишком строгой к нашему ученику. Идите, Смит, но постарайтесь вернуться не слишком поздно.
– Я думаю, мисс Боуэн едва успеет свыкнуться с мыслью, что меня нет, как я снова буду стоять на пороге. – Камерон прошел в комнату, где хранились медикаменты. Миссис Поджетт приготовила ему кровать наверху, но, когда она ушла, мужчины осмотрели комнаты на первом этаже и решили освободить для Камерона место посреди медицинских принадлежностей. Когда он оттуда вышел, то в руках держал маленький аккуратный сверток со своими вещами.
То, что гость принес свою верхнюю одежду, было еще одним примером учтивости, о которой Джиллиан говорила миссис Хокинг. Мужчине с такими длинными руками и ногами, как у Камерона, было бы трудно одеться и ничего не повредить в тесной комнате, где вдоль стен стояли полки, забитые ценными лекарствами. Несмотря на это, Джиллиан предпочла бы, чтобы он собирался в своей комнате, и тут же выругала себя за свою комнату, как будто у него было право одеваться где бы то ни было в ее доме.
Однако он ее ужасно смущал. Она не могла заставить себя не смотреть, как его мягкая батистовая рубашка выбивается из-под брюк, когда он через голову надевал тяжелый шерстяной камзол. Камерон заткнул за пояс нож в ножнах, и Джиллиан была потрясена, когда осознала, что теперь в ее доме находится такое смертоносное оружие.
И тут же она увидела еще один пример его обходительности: он не угрожал оружием, чтобы навязать свою волю.
Камерон проверил, как сидят сапоги, потом спрятал волосы под шляпу и накинул на плечи длинный черный плащ.
Туда, куда он собирался, ему грозила опасность, и Джиллиан это чувствовала. Сердце ее громко стучало.
– Пора спать, папа, – сказала она. Чтобы скрыть свое смятение, она попыталась убедить себя в том, что сердце так колотится в надежде, что Камерон, может быть, уйдет и больше не вернется, а вовсе не от внутренней уверенности в грозящей ему смертельной опасности.
– Мартин посторожит вас, пока меня не будет, – пообещал Камерон. Возможно, он хотел предупредить ее, чтобы она ложилась спать и не делала попыток сбежать. И все же в душе у Джиллиан поднялась горячая волна уверенности, что он хотел ободрить, дать ей знать, что кто-то будет оберегать ее в эту долгую темную ночь.
Она склонилась над рукоделием, так что Камерон не заметил, как вскружила ей голову эта уверенность.
Когда струя холодного воздуха коснулась щеки Джиллиан, она подняла голову. Он ушел. Ушел молча и не прощаясь.
С уходом Камерона у Джиллиан пропало и чувство уверенности в том, что о ней позаботятся; рука ее дрогнула, и иголка вонзилась в подушечку большого пальца. Джиллиан едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Из пальца потекла кровь, и несколько капель упало на платье, но на ржаво-красной шерсти они были совсем незаметны, и Джиллиан невольно обрадовалась, что не надела зеленое платье.
Уложив отца в постель и приготовившись ко сну, она забралась в кровать, подоткнула под себя одеяла и лежала в ожидании, когда на нее снизойдет знакомое ощущение умиротворения. В тишине было слышно, как она дышит, как бьется ее сердце. В доме всегда было так же спокойно, также пусто, но, как ни странно, биения собственного сердца она раньше не замечала.
Неизвестно, сколько времени она пролежала без сна, возможно, несколько часов, как вдруг в коридоре раздалось шарканье шлепанцев отца. Уилтон подошел к ее двери, но Джиллиан не могла разглядеть его лицо, только неясные очертания седой шевелюры, наподобие нимба распушившейся вокруг его головы, колыхались в темноте.
– Молодой доктор Смит еще не вернулся, Джиллиан? Я очень беспокоюсь за него. Сегодня ночь на редкость темная…
Она никогда не доставляла отцу ни малейшего беспокойства: раньше была домоседкой, а теперь не отваживалась без него выходить из дома. И конечно же, ей даже в голову не приходило ночью тайком ускользнуть из дома. То, с какой готовностью отец начал беспокоиться за Камерона Смита, невольно покоробило ее.
– Разве ты не помнишь, как он поглядывал на небо, перед тем как уйти, папа? Смит специально выжидал, пока облака закроют луну. Я уверена, что с ним все в порядке.
– Он у нас совсем недавно. Что, если он заблудится в темноте? Мы даже не зажгли свечу для него.
Проклятие! Не хватало только поставить на подоконник свечу, чтобы указать этому негодяю дорогу к ним домой.
– Он не заблудится, не беспокойся!
– Ему надо еще освоить мышечную систему. Ужасно, ужасно! Университетское образование сейчас совсем не такое, какое было в мое время. Я всю ночь не спал – лежал и обдумывал, чему должен его научить. И я молюсь, чтобы он не споткнулся в темноте и не повредил голову.
Сострадание и боль разрывали ей душу. Судя по замечанию отца, ему, хотя и временно, стало лучше настолько, что он теперь мог горевать из-за утраты своих умственных способностей. Дай Бог, чтобы это потянулось подольше, но не принесло ему страданий. Если для его блага надо облегчить жизнь Камерону Смиту, то она подавит свою гордость и зажжет маленькую свечу.
Джиллиан откинула одеяла, подошла к отцу и взяла его за руку.
– Я сделаю то, что ты просишь. А теперь отправляйся в постель.
– О, Джилли, мне жаль тратить время на сон, когда голова такая ясная…
– Я знаю, папа. – Он уже давным-давно не называл ее этим ласковым именем.
У Джиллиан дрогнуло сердце, когда отец притянул ее к себе и крепко обнял, успокаивая. Ему не приходило в голову так ее обнять, даже когда им приходилось совсем плохо, а ей эти объятия были так нужны! Прижавшись к отцу, она чувствовала радость оттого, что может еще раз испытать это, и горечь от сознания, что долгим период просветления у него не будет, а также сожаление при мысли, что все это произошло благодаря появлению в их доме Камерона.
– Мы с этим справимся, правда, Джилли?
– Правда, папа. – Джиллиан не была уверена, имеет ли он в виду планы Камерона или черную преисподнюю своего слабоумия. Какая разница? Все равно они будут сопротивляться, независимо оттого, какое испытание им уготовано.
Внезапно она почувствовала себя сильной, сильнее, чем когда бы то ни было.
– Тебе лучше лечь спать, это пойдет на пользу здоровью.
– Так ты не забудешь про свечу?
– Не забуду.
Отведя отца в спальню, Джиллиан принесла из кладовки оплывший огарок свечи и, борясь со своей совестью, попыталась зажечь почти сгоревший фитиль. Она обещала зажечь свечу для Камерона Смита, но вовсе не обязана использовать для этого новую, которая будет гореть всю ночь. Ставить свечу на окно она тоже не собиралась.
В конце концов, Джиллиан на несколько дюймов приоткрыла ставень и поставила огарок свечи на каминную полку, решив, что он будет гореть не дольше часа.
Теперь Джиллиан могла спокойно спать, зная, что сдержала данное отцу слово, и в то же время не сделав почти ничего, чтобы облегчить Камерону Смиту возвращение домой. Однако сон по-прежнему не шел к ней. Она не считала минуты, но совесть уже начинала ее мучить из-за жульничества со свечой, когда она наконец услышала, что Камерон вернулся.