«Как я малодушна, — упрекнула она себя, засыпая. — А тяжело мне потому, что в глубине души я уже порываю с прошлым…»
9
Август подходил к концу, но жаркие дни тянулись по-прежнему, однообразно сменяя один другой. Только по утрам теперь не выпадало росы и бывало зябко, как будто к земле подкрадывался смертный холод. Над виноградником летали иволги, их отливающие солнцем перья ярко сверкали в прозрачном свете утра. В доме все сильнее тянуло холодом от каменных стен, а запах извести и карболки стал еще острее. На винограде облетели листья, и спелые гроздья синели среди пожелтевших лоз.
Эпидемия в городе все разгоралась, и настроение у полковника было прескверное. Он приезжал злой, заглядывал в газеты и тут же с отвращением бросал их. Правительство Малинова,[7] которое, по его расчетам, должно было исправить положение, ничем не отличалось от правительства Радославова.[8] Офицеры, прибывшие с македонского фронта, рассказывали о безнадежном состоянии оборванной, голодной армии, о том, что неприятель после майского наступления занял выгодные позиции под Яребичной и готовится нанести оттуда решающий удар. В эти критические дни немецкое командование продолжало отводить с фронта последние батареи тяжелой артиллерии, а также оставшиеся немецкие части, без стеснения нарушая военный договор, и, пользуясь кондоминиумом,[9] грабило Добруджу. Немецкие и австрийские эшелоны с продовольствием беспрепятственно пересекали западную границу страны, в то время как народ Болгарии и ее армия голодали. В тылу коррупция и спекуляция приняли невиданные размеры, от чудовищной дороговизны страдали даже офицеры, месячного жалованья которых теперь хватало только на десять катушек ниток или на бидон керосина. В то время как правительственные газеты пестрели ура-патриотическими статьями и призывами, министры делали успокоительные заявления, выражая надежду на скорый мир, а ставка втайне готовилась бросить в наступление истощенных, разутых, раздетых солдат, которые должны были штурмовать занятые неприятелем высоты.
Полковник не хотел допускать мысли о поражении и старался подавить поднимавшиеся в душе отчаяние и злобу. От этого вечного единоборства с самим собой он становился все суровее и ожесточенней. Его ненависть к сербам достигла апогея, он не мог хладнокровно смотреть на пленных, потому что читал на их истощенных лицах злорадство по поводу близящегося краха и надежду на избавление. Дисциплина в лагере упала, режим не соблюдался, конвоиры стали проявлять нерадивость и мягкосердечие.
Полковник не испытывал к военнопленным никакой жалости. Они должны были работать и чувствовать свое подневольное положение до последней минуты, пока болгарская армия еще держит фронт. Он выискивал для них работу на складах, на пришедшие в негодность дорогах, на развалинах пострадавших от землетрясения домов в городе, и они тащились по пыльным улицам, похожие на восставших из могил мертвецов.
Зато отношение к гражданскому населению у него переменилось. На митинге протеста против кондоминиума он видел, как седовласые мужчины рыдали, точно дети, — столь глубоко было оскорблено достоинство и гордость народа. Он испытывал те же чувства, что и эти люди, ту же боль, скорбь, гнев, но, когда под конец митинга одна женщина из Варуши подстрекнула своих голодных соседок и они стали швырять камнями в окна муниципального совета, он испугался, как бы не вспыхнул бунт. Отдал распоряжение арестовать женщин, — те плакали и сыпали проклятиями, когда солдаты повели их по коридорам комендатуры, подталкивая прикладами. Издал грозный приказ по городу. Несколькими днями позже часовые у железнодорожного моста задержали какого-то бродягу, пытавшегося подложить под мост динамит. С этого дня подозрительность и недоверчивость полковника усилились. Вместе со страхом росла и его вспыльчивость, достигшая крайних пределов.
Ко всему этому участились набеги на виноградник, голодные люди становились все более дерзкими, вороватыми, испытывали все меньше уважения к чужой собственности, и однажды ночью в его винограднике целиком обобрали два куста. Денщик первый заметил порванную проволоку, но не осмелился доложить полковнику, пока тот сам не заметил кражи. Полковник взъярился и в тот же день привез из города охотничье ружье.
— Стреляй в каждого, кто сунется в виноградник, — приказал он, передавая денщику ружье. — Отвечать буду я.
Солдат снова стал ночевать в винограднике, сколотив себе нары под одним из персиковых деревьев.
Одна лишь Элисавета оставалась безучастной ко всему этому. Она следила за событиями по-своему — старательно читала газеты, с жадным вниманием выслушивала новости, которые сообщал ей муж, и пыталась представить себе истинное положение дел на фронте. Близился день, когда ее жизнь должна будет перемениться. Из-за этого напряженного ожидания ей казалось теперь, что она живет только в часы свиданий, когда все сомнения исчезали, крепла надежда, возвращалась уверенность в собственных силах. Но иногда пленный не приходил, и она становилась нервной, пугливой, подавленной. В такие дни прошлое вновь обретало над нею власть, душу раздирали сомнения, и эта внутренняя борьба лишала ее сил — особенно к вечеру, когда тоска и томление были неодолимы. Она не спала по ночам, тысячи мыслей, всевозможные догадки, предчувствия не давали покоя, ее душила растущая боль, которую она с трудом подавляла.
10
Пять дней подряд пленный не появлялся. Напрасно поджидала она его под деревом, напрасно вслушивалась, не раздастся ли знакомый свист — условный знак, предупреждавший ее о том, что он близко. Все молчало кругом, в знойной глуши слышалось только жужжание насекомых, и рядом не было никого, кроме ее собственной тени, которая неуклонно следовала за ней.
Элисавета шла к ограде и оттуда смотрела на пыльную, выбитую дорогу — пустую и безлюдную в это время дня. Острое желание видеть его приобретало над ней все большую власть, она бродила по тутовой рощице, надеясь, что он все-таки придет, хотя час свидания давно миновал, шла к дому и опять возвращалась к липе. Все эти пять дней она в сумерки отправлялась к дому учителя и сидела там под вьющимся виноградом, с тревогой поджидая колонну пленных. Этот поток изможденных лиц переворачивал ей душу, но она мгновенно забывала о них, потому что глаза ее искали только одно лицо. Сломленная, рассеянная, мрачная, она возвращалась домой, а после ужина садилась на скамью и молча смотрела на всплывавшую над горизонтом луну.
Она твердила себе, что надо быть терпеливой. Может, его послали на работы в город? Или французскому майору стало так худо, что он не может от него отойти? Ей оставалось лишь ждать и искать способа разведать, что же произошло. Больше всего она тревожилась, не заболел ли он тифом, особенно свирепствовавшим среди военнопленных. При этой мысли она вскакивала со скамьи и убегала в виноградник, где никто не мог заметить ее состояния.
На шестой день она поехала в город без какого-либо плана действий, рассчитывая просто на случай, который поможет ей что-нибудь узнать. Прошла по знакомым улицам, между пышущими жаром домами, вдыхая в себя их запахи. Тырново точно посыпали известкой — город замер под белым покровом пыли, обезлюдевший, неметеный, грязный. Бездействовавшие чугунные колонки напоминали коленопреклоненных старух, плотно закрытые двери угрюмо показывали ей спину, редкие прохожие смотрели печально и устало. То там, то тут на дверях домов виднелись извещения о кончине и черные траурные ленты. В школьных дворах и на площадях играли полуголые дети.
Утомленная жарой и нестерпимо ярким светом, она дошла до своего дома, не встретив никого из знакомых. Когда она открыла входную дверь, которая вела в переднюю с цветными стеклами, на нее дохнуло запахом вербены, спертого воздуха и пыли. Полутемные комнаты с плотно завешенными окнами встретили ее гостеприимной прохладой. Дом продолжал жить своей привычной жизнью. Напоминая о минувшем, он, казалось, звал ее остаться здесь. Элисавета прошлась по комнатам, заглянула в ящики комода, порылась в шкафу и поспешно ушла, вновь ощутив в душе смятение, потеряв уверенность в том, что найдет в себе силы распроститься с этими стенами.
7
Малинов Александр (1867–1938) — болгарский буржуазный политический и государственный деятель, лидер Демократической партии. В 1918 г. возглавил правительство, которое привело страну к поражению в первой мировой войне.
8
Радославов Васил (1854–1929) — болгарский государственный и политический деятель, лидер Либеральной партии (радославистов). Противник сближения Болгарии с Россией. В 1913–1918 гг. возглавлял правительство, вовлекшее Болгарию в первую мировую войну. После Владайского восстания бежал в Германию.
9
Кондоминиум — совместное осуществление на данной территории государственной власти двумя или более государствами. В годы первой мировой войны Болгария заняла Северную Добруджу, во условия кондоминиума распространялись и на южную часть этой исторической области.