– Кажется, серый металлик.
– Что делали этот мужчина и Карима?
То, что делают мужчина и женщина, дядя. Старуха слышала, как этажом выше скрипела кровать.
Он оставался на ночь?
Только однажды. А утром отвез ее на своей машине на работу. Но это был плохой человек. В ту ночь они очень шумели. Карима кричала и плакала, а потом плохой человек ушел. Старуха поднялась к Кариме – та сидела на полу голая, вся в синяках, и всхлипывала. Хорошо хоть Франсуа не проснулся.
Плохой человек случайно не приезжал в среду вечером?
Как дядя догадался? Да, приезжал, но они с Каримой ничего такого не делали, он посадил ее в машину и увез.
В котором часу?
Около десяти вечера. Карима привела к ней Франсуа, сказала, что не будет ночевать дома. И правда, утром она приехала около девяти и снова ушла вместе с ребенком.
Ее привез плохой человек?
Нет, она приехала на автобусе. Плохой человек появился спустя пятнадцать минут после их ухода, а как узнал, что их нет, вскочил в машину и помчался их искать.
Карима говорила, куда едет?
Нет, ничего не говорила. Старуха видела, как они пошли в старый город – там останавливаются междугородние автобусы.
Она взяла с собой чемодан?
Да, очень маленький.
Пусть старуха взглянет, все ли на месте в комнате.
Она открыла шкаф – по комнате сразу распространился сильный запах «Volupte», – выдвинула ящики, порылась в них.
В конце концов она сказала, что Карима взяла с собой пару брюк, рубашку, трусики – бюстгальтер она не носит. Еще она прихватила сменную одежду и белье для ребенка.
Пусть смотрит внимательно. Еще чего-нибудь не хватает?
Еще нет большой книги, что лежала возле телефона.
Выяснилось, что книга была чем-то вроде календаря-ежедневника. Наверняка Карима забрала его с собой.
– Видимо, она уехала ненадолго, – заметил Фацио.
– Спроси у нее, – сказал Бускаино комиссар, – часто ли Карима не ночевала дома.
Не часто, иногда. Но всегда предупреждала.
Монтальбано поблагодарил Бускаино и спросил:
– Можешь подбросить Фацио до Вигаты?
Фацио удивленно обернулся к начальнику:
– Разве вы не едете?
– Я останусь еще ненадолго.
Среди множества фотографий, которые Монтальбано принялся рассматривать, обнаружился большой желтый конверт, а в нем два десятка снимков обнаженной Каримы, в откровенных, а то и просто непристойных позах – нечто вроде портфолио, притом отменного качества. Почему такая женщина не нашла себе мужа, любовника, который бы ее содержал, вынуждена была торговать собой? На одной из старых фотографий беременная Карима влюбленно смотрела на высокого блондина, буквально повиснув у него на шее. Наверное, это был отец Франсуа, заезжий француз. На других Карима, совсем девочка, была рядом с мальчишкой чуть постарше, очень похожим, те же глаза, – конечно, это ее брат. Фотографий с братом, снятых в разные годы, было очень много. Последняя, видимо, та, на которой Карима держала на руках грудного ребенка, а брат был одет в какую-то форму и держал автомат. Комиссар взял этот снимок и спустился по лестнице.
Старуха опускала в котел рубленое мясо, смешанное с вареными зернами пшеницы. Рядом на блюде лежали подготовленные для жарки мясные лепешки, обернутые в виноградные листья. Монтальбано сжал кончики пальцев и поводил ими вверх и вниз. Старушка поняла вопрос. Сначала она показала на котел: «Кубба», потом взяла одну лепешку: «Кебаб».
Комиссар показал ей фотографию, ткнув пальцем в мужчину. Старушка произнесла что-то невразумительное. Монтальбано разозлился на себя: и что ему приспичило отпустить Бускаино? Тут он вспомнил, что многие годы тунисцы жили бок о бок с французами, и предпринял новую попытку:
– Frere?[5]
Глаза старушки загорелись:
– Oui, son frere Ahmed.[6]
– Ou estil?[7]
– Je ne sais pas[8], – ответила она, разводя руками.
Окончив этот диалог из разговорника, Монтальбано снова поднялся на второй этаж и принес оттуда фотографию беременной Каримы.
– Son mari?[9]
Старуха пренебрежительно махнула рукой:
– Simplement le pere de Francis. Un mauvais homme.[10]
Слишком уж везло красавице Кариме на плохих мужчин.
– Je m'appelle Aisha[11], – вдруг сказала старуха.
– Mon nom est Salvo.[12]
Комиссар сел в машину, доехал до кондитерской, которую приметил еще по пути, купил дюжину канноли[13] и вернулся обратно. Айша накрыла стол в крохотной беседке за домом, рядом с садиком. На поле ни души. Комиссар сразу же открыл коробку с пирожными, и старушка съела пару канноли на закуску. «Кубба» не вызвала у Монтальбано особого энтузиазма, но вот кисловатый привкус травы в «кебабе» показался ему бодрящим (по крайней мере так он его определил).
За ужином Айша, вероятно, поведала ему историю своей жизни, но сбилась с французского и говорила только по-арабски. Комиссар все равно старался поддерживать беседу: если старуха смеялась – он тоже смеялся, если она грустнела – принимал похоронный вид.
После еды Айша унесла посуду, а Монтальбано, в мире с собой и со всем светом, выкурил сигарету. Потом старуха вернулась, вид у нее был таинственный, даже заговорщицкий. В руках она держала продолговатую плоскую коробочку черного цвета, наверное, от какого-нибудь украшения. Айша открыла ее – внутри лежала книжка на предъявителя Народного банка Монтелузы.
– Карима, – сказала она и приложила палец к губам в знак того, что существование коробочки – секрет и должно остаться таковым.
Монтальбано вынул книжку из коробочки.
Целых пятьсот миллионов.
Клементина Вазиле Коццо рассказала, что в прошлом году она страдала от невыносимой бессонницы, продлившейся, к счастью, всего несколько месяцев. По ночам смотрела телевизор и слушала радио. Долго читать не получалось, потому что скоро начинало рябить в глазах. Однажды ночью, часа в четыре, а может, чуть раньше, она услышала спор двух пьяниц прямо у себя под окном. Она отдернула занавеску, так, просто из любопытства, и увидела, что в конторе синьора Лапекоры горит свет. Что в такой час мог там делать синьор Лапекора? В самом деле, ни Лапекоры, ни кого-нибудь другого в конторе не оказалось, комната была пустой. Синьора Коццо решила, что просто забыли выключить свет. Вдруг появился молодой человек, который иногда приходил в контору, даже когда Лапекоры там не было. Он вышел из соседней комнаты совершенно голый – синьора знала, что есть еще комната, но никогда ее не видела. Мужчина подошел к телефону, взял трубку и стал разговаривать. Видимо, телефон звонил, но синьора его не слышала. Вскоре из соседней комнаты вышла Карима. Тоже голая, она стояла и слушала, как ее дружок говорил по телефону. Потом молодой человек обнял Кариму, и они вернулись в соседнюю комнату, чтобы закончить то, чему помешал телефонный звонок. Вскоре они снова вышли, уже одетые, выключили свет и уехали на машине цвета серый металлик.
В течение года это повторялось еще четыре-пять раз. В основном они сидели там и ничего не делали. И если он брал ее за руку и уводил в соседнюю комнату, то явно только затем, чтобы убить время. Иногда он писал или читал, а она дремала, положив голову на стол. Они ждали, когда им позвонят. Иногда, дождавшись звонка, парень тоже кому-то звонил.
Эта женщина, Карима, по понедельникам, средам и пятницам убиралась в конторе, хотя что там было убирать? Иногда она поднимала трубку, но никогда не передавала ее синьору Лапекоре, даже если он был на месте. Когда она при нем говорила по телефону, он опускал глаза и смотрел в пол, словно его это не касалось или он чувствовал себя обиженным.
По мнению синьоры Клементины Вазиле Коццо, эта горничная, туниска, – дурная, испорченная женщина.
13
Канноли – сицилийские пирожные, обжаренные в масле трубочки из теста, с начинкой из козьего творога